Индекс материала |
---|
Призрак |
Страница 2 |
Страница 3 |
Страница 4 |
Страница 5 |
Страница 6 |
Страница 7 |
Страница 8 |
Все страницы |
***
Предощущенье чуда, приближенье
На цыпочках танцующих лучей,
Изломанных капризным отраженьем
Реальности. Невидимый ручей
Изменчивых, неясных ощущений,
Ярчайших знаков, знаков без
Ключа, уходит в землю...
ВАРСЛАНДИЯ
Под липами, на кромке мироздания,
Играют гномы в старое лото –
По клеточкам вопросы и желания
Разбросаны; в потрепанном пальто
Садовник золотистой акварелью
Рисует сонный воздух над рекой,
Сиреневые сломанные тени
Качаются за смуглою рукой.
Из высушенных косточек граната,
До блеска отшлифованы игрой
Бочонки; отдаленные раскаты
Грозы, прошедшей мимо. Водяной
Вытряхивает воду из свирели,
Потерянной в протоке, в камыши
Забрался ветер, легкие качели
Рогатые качают малыши.
Три карточки на каждого, в кувшинах
Вода и мед размешаны; молчат,
На бороды налипла паутина –
Нет партии; вдыхая аромат,
Смеются эльфы, длинные рубашки
Забрызганы нектаром и вином,
Тяжелые белесые ромашки
Наполнены полуденным теплом.
Грибами пахнут вязкие туманы,
Осевшие в оврагах, глубина
У неба невозможная, как рана
Набухла горькой кровью бузина.
Покусывают влажные травинки,
Насвистывая в длинные усы, –
Кудрявые пушистые затылки,
Ленивые песочные часы...
В мешочке, перетянутом бечевкой,
На сто ходов разобрана судьба;
Захлопнется пустая мышеловка
Пустого дня. Пустая ворожба.
Оплакивая лето безутешно,
Холодным, как подземная река,
Напевом завораживает леших
Знобящая русалочья тоска.
Под липами, на кромке мироздания,
Играют гномы в старое лото;
По клеточкам вопросы и желания
Разбросаны – не выиграл никто.
Непрочная лесная тишина
Разнежена любовью и печалью –
Забытая во времени страна,
Где воздух чист, как в первый
День Созданья.
***
Яблоком плоть отзовется,
Кровью – вино;
В радугу выльется солнце,
Знаю – грешно
Смертному богу молиться,
Плавить свечу;
Я не сумею разбиться
Если взлечу.
Пахнет травой и лимоном
Долгий закат;
Воздух осыпался звоном,
Треском цикад.
Лица, случайные встречи –
Так, ерунда.
Искренность бесчеловечна;
Слезы – вода.
В темной гортани колодца –
Звездное дно.
Яблоком плоть отзовется,
Кровью – вино.
***
Ну, съела яблоко…
Зачем же так кричать?!
(Как объяснить-то...)
Было очень жарко;
Случайно, под руку…
Скажите проще: “Жалко!”
Не трожьте гром!
Не буду я молчать!
Сухое, кислое,
Немного горьковато,
И змей под локтем
Портит аппетит:
Ни слова не поймешь –
Сплошная вата;
Худющий, нервный,
Вертится, шипит.
Адам канючить начал –
Поделилась – обид
Не оберешься и соплей...
Качнулось небо,
Сердце провалилось,
И воздух стал
Прохладней, тяжелей...
Как будто что-то
Кончилось, сломалось
И началось, и нет пути назад,
В глазах – испуг, улыбка,
Нежность, жалость, –
Он посмотрел так странно –
Новый взгляд.
Ломились ветки
Темного граната,
Зеленым медом
Таял виноград.
Уходим. Да,
Возможно, виновата
(Он посмотрел так странно –
Новый взгляд...).
***
Погода шепчет...
А вчера
Хлестал по веткам
Мокрый ветер...
Впивались
Маленькие плети
Дождя...
Из черного нутра
Раскрытых туч
тянуло илом,
Бродячим запахом реки...
До капли
Выпили чернила
Незавершенные стихи.
Казалось,
Нужно так немного:
На самом краешке тепла –
Знакомство,
Новая дорога...
Я не играла, я
Ждала...
Ждала: нечаянные силы
Дешевый,
пестрый балаган
Во мне
бессовестно раскинут;
Ждала:
Больной самообман,
Прикрытый ветошью кокетства,
Нелепый, пьяный и смешной
Сойдет,
не оцарапав сердца.
Не оцарапав...
Мы с тобой
Искали чьи-то телефоны,
Перебирали адреса,
пока
Таращила бессонно
Большие карие глаза
Дурная ночь.
Остывший
Воздух
морозил
жадные
слова
И
Было безнадежно
поздно,
И тяжелела голова.
Окурок
сломанный
В стакане...
В чужом
разбуженном
Углу
меня
До крови целовали;
Часы с кукушкой
Тосковали;
белел
На крашеном полу
Железный
крестик –
ты
Неловко
порвал цепочку.
На плечах
Прозрачную татуировку
размытым
Кончиком
луча
Луна чертила.
Задыхалась
С ума
сошедшая душа
и
Время
с привязи
сорвалось...
***
Ломает ребра серый лед,
Сочится талая вода
Сквозь ветки трещин кровью
льда;
Топленый свет, небесный мед
Ручьями – в стекла; тетивой –
Струной, затронутой стрелой, –
Душа натянутая (звук
От сердца к сердцу).
Стон и стук
Борьбы, нахлынувшей в соски
Промерзших веток; каблуки –
По стеклам луж, над блеском
крыш,
Ослепших солнцем, – пляска рикш –
Восточных, южных... Облака –
Под кожей снег: наверняка
Мороз (последний), –
улыбнись...
Щербато скалится карниз,
Клыкастый ниточками льда –
Сочится талая вода;
И чей-то пухлый красный рот
Улыбкой пьян.
Нарушен ход
Унылых ранних вечеров
Томленьем мартовских котов.
***
В левом ящике стола
Сломанным ключом
Запер важные слова
Бестолковый гном.
Пыль кружилась
в западне
Белого луча,
Как ни бился –
не сумел
Вытащить ключа.
***
Ты – озабоченный мартовский кот,
Кетчупа пятна на свежей рубашке,
Влипший, засиженный галками плот,
Жизнь мою пьющая промокашка!
Ты – разжиревший на свечках грызун,
Сыр, обтекающий сливочным маслом.
Вросший по пояс в болото валун,
Шарик надутый резиновый красный.
Пьяная свора полночных друзей.
Пылью махровой заросшая совесть,
Мелких страстишек, дворовых кровей
Более чем непонятная помесь.
Вечно нечищенный левый башмак,
В доме родимом турист-иностранец,
Врун беспробудный, слезливый тиран,
Нежный пивной ежедневный румянец.
Сбитая стогом соломы постель,
Рядом с которой линялые тапки.
Глупых словечек чумная метель,
Рот, неизменно заляпанный сладким.
Шутка природы, ошибка творца,
Блин непрожаренный, слипшийся комом,
Нежность удава, щедрость скупца,
Тузик на сене……………
***
Ты – голос, ты – воздух, ты – звездное небо,
Усмешка на милых, капризных губах;
Ты – запах цветов, наслажденья и хлеба,
Ты – сердце травы, утонувшей в снегах.
Ты – парус петляющий в призрачно синем,
Ты – бережность пальцев, ласкающих гриф,
Как долго желанные руки любимой,
Ты – влажного ветра весенний прилив.
Ты – призрак приюта в мелькающих окнах,
Транзитного счастья минутный каприз,
Осеннего инея зимний эскиз,
Щемящие волны сердечного тока.
…Ты – !………………
***
Поезд. Нет, электричка. Неважно.
Полный вагон; из разинутых окон –
Свежесть ночная; змеем бумажным
Две занавески привязанно хлопают.
Мне очень нужен город, в который
Еду, а пьяный сосед-попутчик
Мучает: “Ты возвращайся лучше,
Этого города нет в природе”.
Грязь привокзальная, тусклые лужи;
Двери с прощальным лязгом захлопнуты.
Я забываю, что же мне нужно.
Я забываю название города.
А через вечность необратимую –
С тем же соседом в автобусной пробке:
“Зря поспешила. Дальше, до города,
Поезд поехал без остановки.
Слушать советы – чужие, бездумные,
Жизни твоей параллельно скользящие?..”
Дело не в этом – кошкой домашней
Я заметалась в вагоне бездомном.
И прокляла мечты и бессонницу,
Так же, как слабость свою проклинаю.
Но понимаю: все-таки города не было
Только в моем расписании.
***
Ангел мой зеленоглазый
Улетает.
Льдинка в пальцах онемевших
Не растает.
За озерами туманов
Замок млечный,
Где живет мой ангел светлый,
Бессердечный.
До рассвета два часа.
Я не знаю,
Как заполнить пустоту...
Ускользает
Время каплями в песок –
Не согреться.
Льдинка руку обожжет
Или сердце...
Два заката до тебя,
Два рассвета.
Все как будто решено.
...Ангел, где ты?
***
Мне важно наше бережное “Вы”,
Стыдливое, безмолвное желание;
Прикосновений тихое признание
Случайных. Только все это, увы,
Фантазия. Мы слишком далеки
Для близости. Не стоит
объясняться:
Не сблизившись, немыслимо расстаться.
Останутся тревога и стихи,
Надежды нераскрывшийся цветок,
Не обожженный разочарованьем,
И долгий, не доставшийся глоток
Любимого, далекого дыхания.
***
Я Вас люблю, но кто Вы?.. Я не знаю
Ни цвета Ваших глаз, ни Вашего наречья.
Когда бутон заката раскрывает
Рукой в перчатке серой серый вечер,
С ногами забираясь на кровать,
Я слушаю, как острый запах моря,
И запах свежей крови мертвых рыб
Из кухни, и душистое тепло
Коры нагретых солнцем эвкалиптов,
Гортанный плач тяжелых белых чаек,
Пушистое касанье сквознячка
Открытых плеч, заевшая пластинка –
Высокий голос мальчика-мужчины
Из Греции (гуд бай, май лав), пустая –
Под семечки – по-птичьи болтовня
Соседок старых с тишью узких улиц
Сливается; и жду с рожденьем сна
Тебя, девчонка с именем шуршащим
Как волны о песок, тебя, Ассоль.
Я жду неутолимо, робко жду
Изогнутую трепетную алость
Наполненных любовью парусов...
Ребячество? Обычная усталость?
Я Вас люблю.
Но кто Вы?
Бой часов.
***
Машины рыщут фарами,
До сердца ночь промерзла;
Тепло струится паром,
И с воздухом морозным
Арбузный запах снега
Глотаю осторожно,
С небесного разбега
Слепящего прохожих...
***
Бьется простуды пламя
В глотке больного неба;
Время разрушит память,
Как города – на камни.
Девять ранеток в кармане,
Воздух горчит дымом;
Тени истлевших листьев;
Птицам – остатки хлеба.
Выцветшего загара
Бледно-песочный отсвет –
Раненый истекает
Жертвенной краской вечер.
Жмутся овечьи стаи
К линии горизонта.
Липкие струйки солнца
Пачкают шерсть овечью.
Взгляд голубой затянут
Серым грехом. Края
Чашки твоей касаюсь
Сохнущими губами.
Звук ожиданья тает
Эхом последней стаи.
Время разрушит память,
Как города – на камни.
***
Уже не пыль, еще не хлеб –
Мука с водой,
День по инерции ослеп;
Несли домой
Размеренную суету,
Вино в кишках, слюну во
рту
Жизнь подарившие Варраве.
Кто на Фаворе видел свет –
Не ждали больше старых бед,
Вины и боли острый гравий
Ворочая душой одной…
Никто не тронулся домой –
Одни из сотен понимали,
Что дома просто больше нет.
***
Как это просыпается – не знаю:
Холодный всплеск, мурашки по спине,
Слова и мысли, сжавшись, замирают,
И в наступившей ватной тишине –
Предгрозовой, натянутой до жути, –
Встает на лапы безымянный зверь,
В стене отходит потайная дверь,
И снова знаешь – да, тебя не будет.
Все: запах кожи, влажность языка,
На солнце побелевшие ресницы,
Малиновые злые облака –
Рассыпется, погаснет, растворится.
И горло перехватывает ниткой
Обиженного страха и тоски,
И кажется бездушною ошибкой,
Жестокостью тепло твоей руки.
И кажется, что день уже не сможет
Расправить перешибленный хребет...
И только свет...
За дверью тихий свет.
***
Негромкой музыкой в крови играет летняя истома,
Хранится южное тепло в шершавых складочках песка.
Я вплетена в морскую воду намокшим донышком цветка
Из разлинованной бумаги из рук старательной японки.
И обжигает дикий Крым бездельников без дел и дома
Загаром охристым и тонким неторопливые века.
ЭСКИЗ “РОЗА”
В шипах – каприз
И колкая досада
На хрупкую
беспомощность
шипов.
Душистый блик
Стареющего сада –
Сюрприз
Опавших
розовых
кустов.
Мукой морозной
Листья и дорожки
Осыпаны:
Усмешка
снежных
бурь;
Глазницы туч
Неяркая лазурь
Наполнила;
На
блекнущих
ладошках
Столетних лип
Озябший ветерок
Разучивает
странную
чечетку;
Чуть выпятив
Прохладный лепесток,
Подрагивает
чайная
красотка.
***
Две секунды после пробужденья –
Два цветка придуманного сада,
Брошенных за тайную ограду.
В воздухе ни мысли, ни движения.
***
Я никогда не видела тумана
Над Лондоном, блуждающих огней;
Слюну из уст соленых океана
Не пробовала; запаха зверей –
Лесного, дикого – не слышала, не знаю;
Не бредила тропическим огнем,
Укусы малярии проклиная.
Не каменела мушкой в смоляном
Янтарном саркофаге, обретая
Другую цену. Жертвы у костров
Языческих дремучими ночами
Не приносила;
не делила кров
С бродягами, доверчиво глотая
Смешную ложь бесхитростных чудес;
Не целовала протестантский крест.
Бездомною тоской заболевая,
Не разрывала круг привычных дел.
Мохнатой шкурой спину согревая,
Не вырезала деревянных стрел.
Не умирала от любви, и зла,
И безысходности, спускаясь по ступеням
Безумьем вдохновленного ума,
Затравленного завистью Сальери.
Не взвешивала жизнь за пять секунд
До хрипа, отпускающего душу,
Не покидала вымокшую сушу
От слез скорбящих близких.
Страшный суд –
По фреске Микеланджело. Но,
впрочем,
Меня уносит слишком далеко.
Дуэт колибри, волчье молоко,
Улыбка петербуржской белой ночи
Мне не знакомы равно.
Липкий страх
Не покидал невидимые раны,
Запутавшись в заброшенных сетях
Застывшего над Лондоном
тумана...
***
Пахнет солнцем теплая ладонь,
Влажных линий рваное сплетенье.
Горизонта розовый огонь
Отцветает.
Вечер.
Воскресенье...
Желтое на белом,
Желтое на голубом,
Губы испачканы мелом,
Нет
Предела
Боли.
Светит холодом дом,
Бессонным окном,
Безжизненным светом.
Вдвоем –
не будет –
вдвоем.
Одиночество – плоскость,
Не грань, души,
Сползающей в лед,
Мелом испачкан рот,
Красное в белом –
Печаль, –
птица дурная –
печаль
Сердце клюет.
Сердца не жаль –
Сожмется, пройдет,
Птица умрет...
Ночь. Сигарета. Глоток
Горький, сухой,
Сжигающий слезы.
Пепел на пальцах.
Ожог.
Треснул стакан от
Горячего,
Год разбился,
Рассыпался.
Проза.
Необретенного
проза.
***
За одиночеством слежу,
Как за болезненным ребенком;
Меняю влажные пеленки,
Отвар целебный развожу.
Накинув байковый халат,
Не сплю весенними ночами –
Кроватку бережно качаю,
Задернув шторой звездопад.
Минуты – жертвенные слитки
Бросаю чахнущим рукам,
Замкнув на ключ волшебный храм
Для всех: друзей, любимых, близких.
Два слитых смысла существа,
Предвосхищенье с полуслова...
За каплю этого тепла
Я расквитаться с ним готова
Все реже. Я боюсь пускать
Иную жизнь. В моем владенье –
Неуловимость волшебства,
Развеянного пробужденьем.
***
Голодным лучше быть,
Чем что попало есть,
Быть лучше одному,
Чем вместе с кем попало.
Омар Хайям
Чтоб не клубилось время в суете
И не было неутолимо больно
За годы, проведенные не с тем,
Однажды подскажи себе: “Довольно”…
Восточный стихоплет Омар Хайям,
Любитель вин и воспеватель тленья,
Когда был трезв, а может, слишком пьян,
Хотя, скорей, в безденежном похмелье,
Проснувшись средь бесчувственных друзей,
До солнышка дополз, ругая кисло
Себя за перебор дурных страстей,
Моля Аллаха дать опохмелиться,
Ворочая мозгами осторожно –
Чего с похмелья в душу не скребется, –
Решил, что лучше голодать безбожно,
Чем пить, как он: когда и с кем придется.
Из праха вышли все, в него войдем…
Сейчас мы здесь. Бог весть, что дальше будет,
Но как и прежде что попало пьем,
Едим и дарим жизнь случайным людям.
А делать что?
И кто тут виноват?
Какие судьи жизнь
Мою творят?
***
С. Есенину
Ничего не изменится, правда,
Колея остановит колеса,
Никого не окажется рядом.
Расплетаются редкие косы
Сентябрем пообъеденных яблонь.
Исчервленная листьями слякоть.
Замерзает пропойца-сентябрь,
Прогулявший рубаху и лапти.
По крупицам накрошенным счастье
Расклевали голодные птицы,
В изголовье отпетой страсти
На макушки церквей креститься
До высокого перезвона –
Чтоб размаял затворницу-душу –
Остается. Надежд зеленых
Безоглядности мне не нужно...
Чтоб раздавленной в пальцах полынью
Вспоминалась былая жажда,
А в беспутных разливах сини
Не хотелось топиться дважды,
Над моей головой бесталанной,
Над головуsшкой, много мечтавшей,
Многопрошеной снежной манной
Дозревают небесные пашни.
И не стоило в стынь такую
Оголенной душой смотреться,
И болит, ни о ком не тоскуя,
Облетевшеее песнями сердце.
***
В. Высоцкому
На губах рассол, за душой пустырь.
У лица весна словно нашатырь.
Над водою лед, под водой песок,
В узелках (за жизнь) носовой платок.
И в предверье сна, на развилке крыш
Как камыш шурша, ты, душа, стоишь:
Шаг назад – сожжет раскаленный кров,
Шаг вперед – сорвет в бесконечный ров
Где ползучий лед колеи чужой,
Где коней стегает истошный вой,
Где туман ровняет с обрывом твердь
И венок сонетов напишет смерть.
От рожденья – до, до рожденья что?
У дверей осталось висеть пальто.
На кассетах – голос, на пленке – тень.
И в мороз крещенский рожденный день!
***
…И мертвой жатвой наигравшись всласть,
Обрушил талый снег на землю ветер…
Воскресший царь дрожал, был слаб и светел,
Как только что рожденный, но упасть
Не мог и не боялся, сила света
С небес теплевших медленно лилась.
***
Сочит порезами береза,
На твердой линии ствола
Кору просвечивает влага
Дохристианского стола.
В сладчайшей замеси отваги,
Ума и чувственности кровь
Из белой порванной бумаги
Творит бесстыжую любовь.
Протаял первой из проталин
Хлебнувший снега бугорок
Под перепутанным касаньем
Ладоней рук, ладоней ног.
Дрожит на сорванной сорочке
Немая, бледная – одна
И клювом клацкает сорочьим
Необращенная весна.
И все равно, что будет время
Стегать березовым кнутом,
Повиснет высохшее стремя
Скрипучей старости,
Я ртом увязну в ранах древесины
И помолюсь за всех слепых,
Крещенных пламенем и глиной,
Крестом расколотых святых.
Движенье памяти и плоти
По рукотворному теплу…
Вы вечность пригоршнями пьете
И жжете черную смолу
Жрецы чудного многобожья
Неокольцованной любви, –
О вас напомнит бездорожье
Столетий, сверстанных в крови.
И не лукавить, не бояться
И не стелиться ликом ниц,
До жаркой одури склоняться
Под перепевом диких птиц.
***
День подсыхал, как ноющая ранка,
Каблучной дробью старая испанка
Под ртутной кровью бьющихся оборок,
Сбивая пыль и зной в горячий морок,
Выстукивала славное фламенко…
Фламинго… Худосочные коленки,
Чуть-чуть сутула, горбоносый профиль
(Весь мир – зола, в ней – золотой картофель,
Изысканный для голода и лени…),
В бордовом руки, стертые ступени –
Для гитариста, двор – арена танца,
Она и два танцующих испанца –
Ученики-партнеры – страсть и муки…
Так молоды… Сухие птичьи звуки
Подошв и кастаньет и запах тела,
Играющего счастьем столь умело,
Пока танцует. Остальное – пена,
Свободы вкус, как старости и тлена.
***
Прекрасен танец юной Саломеи…
Царь захмелевший много обещает…
Она всего лишь дочь Иродиады…
Стеклянной побрякушкою луна
Качнулась на невидимом запястье,
Упало обезглавленное тело,
В земле остыла пролитая кровь.
Остатки торжества – для птиц и слуг…
Болотный дух постигшего несчастья
Выкрадывает время сновидений
У тех, кто ни о чем еще не знает…
Задули факела… “Должно быть, будет
Промозглый день…” Покойно спит царица:
Беременной души не потревожит
До смертных спазм зачатый ночью грех;
Очнется царь – больная голова
(Но все же на плечах), любые просьбы
Поднимут желчь и вызовут смятенье –
Молчите, люди. Вышло слишком скверно.
“Хватило б золотого ожерелья, сережек, перстня,
Царской похвалы”. Он столько раз казнил,
Был равнодушен к задушенным камнями
Ручейкам. “Побрал бы дьявол женскую жестокость”.
Сырой рассвет отяжелил одежду…
Она о нем не думала совсем…Что делают на празднике?
Танцуют, едят и пьют. “Разламывает шею…
Который час озноб тревожит тело”.
Она всего лишь любящая дочь,
Послушная, красивая, как ангел.
Нет, как змея, ползущая по снегу
Волнистого, горячего песка…
Как облачко эфирных благовоний
Летуче переброшенное время…
Ни то, как танцевала Саломея,
Ни имени ни рода палача,
Ни гневной красоты Иродиады
Не перешло к обкраденным потомкам.
Лишь голова на блюде золотом
В руках, политых сладкими духами…
На лежбище болезненных фантазий,
На стыке перепутанных страстей
Из образа рождается идея.
И новый образ вписан в бесконечность…
***
Я не пытаюсь понять,
И не стоит меня рисовать
Разгадкой солнечных зим,
Шепотом лунных моих затмений.
Сердце упало на дно,
Не тревожьте водную гладь.
Сердце зарыто в песок;
Брошены ветру все сомненья.
Дышится так легко.
Эхо чужих голосов
В медленном танце часов.
Небо окроплено
Брызгами темно-вишневого
света.
Тени забытых снов
Крадутся по клавишам
слов;
Тянутся к потолку
Серые, зыбкие трафареты.
Дышится так легко.
Рельсы слушают вкус
Тяжелых, горячих колес,
Колокол распален,
Пальцы белеют от
напряженья.
Все разбредутся когда,
Я наконец обернусь;
Мягких ресниц замок,
Радуга пьет голубое теченье.
Дышится так легко.
ЛОЛИТА
Грозой промоченный подол,
К ногам прильнувший лаской липкой:
Асфальтом мокрым искажен
Зеркальный силуэт Лолиты.
Пустое бегство из угла
По запятой чернильной кружит:
Любую хитрость обнаружит
Чутье страдающего зла.
В дождливом шлепанье колес –
Две серебристые мишени,
Пока скользит от тени к тени
Велосипед. Присохших слез
Колючий след, но не отстанет
Больная ревностью душа,
С твоей срастаясь и греша
До завершения романа.
Коротким росчерком огня
Отлает жизнь картинный выстрел,
Светлейшей из порочных истин
Чертей зачуханных дразня.
Хор полудетских голосов…
Остался бесполезный разум
За стрелкой треснувших часов,
За гранью вечного соблазна.
Заколка, фантики – пыльца
Уснувшей бабочки… Лолита…
Бутоном теплым приоткрыта
Жизнь без реального конца.
***
Я – женщина, я – дух противоречья,
Раздвоенности. Я всегда права;
Люблю цветы, красивые слова,
Случайные улыбки, вздохи, свечи.
Люблю смотреть на темное сукно
Задернутого неба, гладить кошку,
Прищурившись ронять: “Мне все равно”,
Влюбляться, но не сильно – так, немножко.
Люблю духи – фиалку и сирень,
Прохладу шелка, вкус клубники спелой;
Прислушиваться – заползает лень
В горячее, расслабленное тело;
Люблю гадать на картах – узнавать, –
Все будет так, как я предполагала...
Нет, не люблю, но научилась лгать
Тому, кому так долго доверяла;
Люблю дышать на чистое стекло,
И в легкой обозначенности капель
Мне кажется – я растворяю зло,
Обиды, оседающие за день.
На старых счетах – старая вина
За любопытство и непослушанье:
Две пригоршни, две меры, два звена –
Разбуженная женственность. Страданье.
Какую муку змей тебе шептал,
Какую ослепительную тайну!
Ты сделала все правильно:
Случайно на землю уходил
Один Адам.
***
Зеленый глаз кошачьей ночи –
Раскосый штрих карандаша,
Цветущих лип одета площадь
Шелками тусклыми, шурша
Резиной лап, летят машины –
Азарт свободы с поводка,
Пока обманчиво-пустынна
Дороги темная река.
Я по-звериному неслышна,
Я слита с черной тишиной,
На мостовой пурпурно-хищный
Зрачок окурка, за спиной
Хромой бродяга – пес приблудный,
Постой, приятель, не спеши,
Одной сегодня страшно трудно
Не расплескать своей души.
Я завернусь в неверный трепет
Смешливых лип, я разбужу
Свирельнокрылый легкий ветер,
Я взмахом сердца расскажу
Тебе, полночный светлый рыцарь,
Тебе, невидимый король,
Как две враждующие птицы
Приносят сладостную боль.
Одно плечо – крикливый ворон,
Другое – жаркий соловей.
И нескончаемые споры,
И нескончаемость страстей.
***
О, Господи, как чуден белый день,
Так чуден только свет, в себя вобравший
Осадком застоявшуюся тень,
И шелуху, и цвет вчерашней пашни.
Блестит метелью выскобленный снег,
Рассвет загладил след луны ущербной,
Поломанную ветку ранней вербы
Несет к церквушке старый человек.
Лучится запоздавшее тепло,
От слез сосульных вымокли ресницы,
И все, что нас так мучило, – ушло,
Ушло совсем. Ну разве что приснится.
***
Укутает лимонное лицо,
Потрепанное вечностью бессонниц,
Лазурной шалью дряхлая луна.
Осядет зябкой свежестью рассвета
Последний вздох ночного божества
На землю, разоренную сомнением,
Жестокостью, обидами, тоской,
Косматым страхом, завистью, двуличьем,
Сосущим ложь за ложью, день за днем
Реальный образ, данный при рождении
бесплотной силой;
Зыбкой слепотой, смешавшей
Фиолетовые тени,
Молчанье погребенных городов,
Борьбу пересыхающих течений,
Разрушенные скалы
В глубине сердец-колодцев.
Листьями сухими качается, не тонет суета.
На дне сердец-колодцев смерть крадется
Не слышными до времени шагами.
А жизнь, одна-единственная жизнь,
Прекрасная возможностью любви,
Прозрений, взлетов, бешеных падений
На каменные плиты неудач,
Стирается, проходит, непонятно
когда, зачем...
Не ждет, когда оценим, очнемся,
Оглушенные шагами, взлетевшими
Из гулкой глубины.
Но только-то?
Не только. Я прошу: “Не отлетай
Так скоро, зацепись
за стрелки,
Разделившие пространство земное
Равнодушными щелчками
На то, что было “до” и будет “после”.
Что было “до” – разбросано, размыто,
Что будет “после” – будет ли?
Я вкус любой сиюминутного сегодня
Распробовать пытаюсь.
На ходу – бессмысленно, поэтому
Прошу: “Не отлетай так скоро,
задержись”.
На грани очищения и вдоха
Колышутся душистые луга;
Целебные подземные ключи
Пульсируют, взрываясь ледяными,
Чистейшими горстями хрусталя;
Смеются люди;
Птицы собирают лесные гнезда:
Жизнь населена беспечной
беззащитностью
существ –
Стареющих, играющих, влюбленных.
Земля разорена за много лет,
Но даже разоренная – прекрасна.
Не отлетай так скоро.
Задержись.
1995-1999гг. Екатеринбург. Фрагменты книги «Призрак».