***
До полыньи многоточья, до точки,
Влепленной в щёку, набитую хлебом,
До прогоревшей кошмарами ночи,
До головы бесконечного неба;

До серебра, до гранита, до корня,
До усечённых огранкой каменей,
Стоптанных глаз, поясниц и коленей
До соловьёв приседающей дворни;

До черепах, заползающих в гору,
До кораблей, рассекающих лужи,
До мандрагоры, под пятками вора,
Криков, ножами забитых на ужин;

До оболваненных пламенем веток,
До сентябрей, разлагающих листья,
Выгнутых прутьев, решёток и клеток;
До никому не открывшихся истин?..

Ходят тут всякие…

***
Когда перебродит счастливый туман
И время отпустит меня на поруки,
Я стану считать драгоценные звуки
И серую пыль набивать в чемодан;

Я стану любить безмятежно мудрей
И стану желать от преклонного пыла,
И всё, что со мною когда-нибудь было,
Я стану сличать с вереницей потерь,

Лишь воздух плеснув на гашёный азарт
По лёгким
Предсмертная пряность истомы
Отпросит меня у преджизненной комы
На десять аккордов сосновых гитар.

***
Я не сумею быть кремнем –
Я слишком слаба для увесистой роли:
Всего лишь плоть и немного воли…
Языком оскоплённым ворочает мерин…
Я хотела быть блеском бесценной соли…
…Воскресным ливнем, огнём и светом…


***
Бог создал вереск и женщину.
Мы – сигареты и пули.
И теперь я пишу про женщину
С пистолетом,
Которая плачет и курит.
Стынуще серная ересь

***
Алиса, познакомься, - бутерброд,
Бутерброд, познакомься, - Алиса.
Льюис Кэрролл

И я впиваюсь в яблоко
С каким-то запредельным
Отчаяньем,
А яблоко впивается в меня,
Кислящей водой на укус
Отвечая.
Когда бы ни пялить
В глаза бытия
Глазами
И соком тяжёлой
Слюны захлебнуться,
Минуя зародышем
Пешего облака
Нервно-телесную шкуру ремня
Телесной страховки,
Тигрицей прогнуться,
Затёкшую душу
Эфиром хлебая…

…Эфиром,
душой,
синевой
Захлебнувшись,
Запрыгнуть назад
Нераздумчиво ловко
На розовый стык
Подступившего дня.

***
Молитва принимает много сил,
И мне легко молиться на коленях,
Перебирая всех, кто мил – не мил
В счастливом пятицветии сирени.

Молитва оставляет много слов –
Шипеть и расплавлять себя на взлёте –
Карнизе закипающих основ
Покой напоминающей работы.

Молитва – всепонятность языка,
Услышанного многоухим Богом,
Сквозь небо пробежавшая рука,
Охотничьим заверченная рогом…

***
Ветер волосы крутит в снопы
На чугунной башке великана,
И проходят сквозь землю столпы,
Прорывая обратные страны.

Ветер чешет шальным языком,
Пробирая картавое лоно
Искушеньем – имбирь с молоком
Заглядевшейся в небо вороны.

Ветер сеет болотный туман,
Собирая ознобную кожу
В отороченный ливнем карман
По лопаткам продрогших прохожих.

***
Вот так и кончается день:
Листья одуванчиков
Позднего октября
Словно резаны из бумаги,
Над лужей – опал фонаря
Блефует, на миг уступая
Лысеющей тени сирень
Немую.
Бумажных стаканчиков
Круглые катятся стайки,
До лобного облака день провожая –
Насколько рождённый не зря?..

***
Пока я ещё не ушла в этот странный песок,
Пока я ещё шевелю заводными руками,
Позволь от земли оторвать голубой
Лепесток,
Застнечивым чудом не сгинувший
Под каблуками;

Сквозь платье, прошивший изменчиво
Белым огнём,
Невидимый свет согревает землистые
Звёзды,
Ласкает и трепетно вьёт полуночным лучом
На голых коленях медовые, лунные гнёзда.

А в храме из тёмных и светлых
Тональных зеркал
Ночные ворчливые птицы баюкают бога,
Пока шевелит лепестками задумчивый бал
Под тающим плачем луны,
Одолевшей тревогу.

***
Как чисто твоё дыханье,
Шиповника полон ветер
Цветущего, расстоянье
Воздушной сквозит прохладой…
Конечны мои скитанья –
Как всё на прилежном свете.
Безмерно моё желанье:
Быть ныне и присно – рядом.

***
Соотнесенье материи мира
С тем, что страшит
Бескорыстным расчётом:
Медная ценность насущной заботы,
Вечная тяга насущного духа…
Сжаты колени,
Горящая мирра
полнит дыханье
Душистым полётом;
Время молчит;
Уязвимая бренность –
Яд иллюзорный,
накапанный в ухо
Глупым мыслителем.

Вялой нирване
Ты объясни семизвучные ноты,
Данные мною –
Смиренным учителем
В жизни на грани,
За гранью,
без грани.

***
По гирляндам флердоранжа
Белой бабочкой – невеста,
Опустив земному долу
Золочённые ресницы…
Невесомы и отвесны
Нарисованные птицы –
Из подкрашенного мела
На ключицах нежно-влажных…

***
Я ни на что не сержусь:
наши фразы,
Они доживают без нас –
Как звери чумы и проказы,
Как слёзы из высохших глаз,

Сломавшие злобную волю,
Снискавшие горькую нежность…
В округлой земной юдоль,
Опуганной смертью,
кромешность

Бесстыдного непониманья,
Невольного пренебреженья
Заслуживает со-страданья,
Обязывает всепрощенье.


***         
В наслаждении – чья-то отрада.

Ну, убей во мне птицу, убей,
Если руки поднимутся к небу
И опустятся бешенным камнем, -

Так на площади лавой камней
В стервенеющем послушанье
Раздирали заласканных женщин -
Искусительниц поруганья.

Хладноглазых небесных огней
Не проймёшь ни вином, ни хлебом,
Как стервятников наших страстей.

Курят ладаном обещанья,
Дурит сердце пророк кровавый
Фарсом огнерычащих трещин…
Муравейник ослепших людей,

Облака неизбывных желаний…
Голос плоть и огонь – соловей:
Не ищи во мне больше разлада, -

Колос, ночь и огонь – соловей.


***
…Глоток молока льётся именем. Теплый глоток молока…
Улыбка твоя освещает улыбку…
Гримасы твоих наслаждений – призрак гримасы страданья,..
И стон твоего вдохновения в тональности стона отчаянья…
Помни, чтобы мы ни делали сейчас – мы ищем вечность…
Согрей сиротливую девочку, позови в ней бесстыднейшую из женщин…
Глаза почти привыкли к темноте – глаза начинают в ней жить –
И лицам твоих откровений, влажной стихии лица…
…и я вгрызаюсь зубами убогого старца  в алую мякоть стиха,
беззвучного перед стихией…
Грех – четыре червивые буквы. Мы ищем вечность в ее многоустье…
Губы в горячке звериных улыбок, изогнутых вниз, изогнутых вверх.
Движенье твоей проникающей жизни… Во мне миллионы слепившихся женщин с мужчинами ставших единым твореньем…
Рядом с тобой никогда не уснуть мне: это бездушно – проспать звездопад, бессмертный в своей одержимости праздник…
Ты прячешь меня в материи мира, ты разрываешь ее, чтобы быть…
Люби меня, - я чувствую слабость, уйду я, как только почувствую силу – соперниц великих в своем постоянстве.
Не-пред-ска-зу-е-мос-ти…
Рисунок, гравюра, охра и мел, мучительно сладкая оргия краски…
И я упиваюсь…
Зеленое солнце… Глаза подарившего дар многорукий… Целует даритель любви и таланта, и мы зацелованы бешенным солнцем… соленым, влажнейшим, стремительным солнцем…
На пальцах вплетенных, на лицах, на спинах – когда не узда, но нежнейшая жрица души безграничной единая плоть, до неба поднявшая сонного бога, над небом, сквозь стыд исцеляя счастливых…
Люблю я…  


***
Сотни
лет
будет
плакать
Бубенчик,
Усмехаясь своей печалью…
Будет тёплая, тёплая осень,
Будет долгое, долгое лето…
Рукавом оперённым касаясь
Твердых завязей над плечами,
Я целую тебя глазами
В шелковице любви и света…

Будет звон окрылять ладони,
Перемажет топлёным мёдом…
И опутанных откровеньем
Будет звёздами теплить вечер…
Очарованная свобода
Отряхнёт паутину в воду,
Раскрывая земное лоно
Бесконечной реке навстречу…


***
Это ловля хлопками ладоней…
Это праздник воздушного змея…
От сердечного нежнобиенья
В паутине желания руки…
Это время свободных падений
Под взлетающим к солнцу уклоном.
Освещенные цветом и словом,
Утолённые голосом звуки.

Утомлённый звучанием голос…
Но на ветках промокших фантазий –
От зимы устают наши плечи,
И дождём изливается вьюга –
Мы приветим случайные встречи,
Как в окне показавшийся праздник,
Натянувший верёвочный волос
До поющего млечного луга.


***
Беседа клонилась ко сну…
На алое небо подушки
Враждебность язык отпускала:
Лениво-довольный, усталый,
Недвижный возница полушки,
Болтун под вино и весну…

Седой, ядовитый, пудовый,
Восточный целитель и лжец,
Затылком к себе обращённый,
Немою судьбой причащённый
Вещун, соблазнитель, ловец.
За лязгом смертельного слова

Казнённый. Отсуженный вор,
Творец и мертвец тишины,
Так кстати во всём не уместный,
Делимо единственный вестник
Волны содрогнувшихся гор
Двуликого лика луны…

***
Вращенье языка
над парадоксом…
Запахиваясь сиплыми дверями,
И жар, и сон потёмкам доверяя,
В колодезный ночник
Заглянет солнце,
Колдуя абрикосовый двойник.

Удар и звон:
досадой на удачу
Замечется неловкая рука, -
Разбрызжется сливовая плотина,
На десять четвертей по половинам
Тарелка голосисто переплачет –
Взлетев и спев без капли языка…

***
До дрожи в коленях и голосе
Наши взаиморожденья…
Твоё воплощенье пространства
Обличия и вкуса предметов…
Льняное тепло.., лукавство
Казнящей себя сигареты
Махровым сыпучим солнцем,..
Неслышное восхищенье твоё…
И знобит над сердцем
За ворот попавший ветер,
Скользит переплёт движений,
Накрывших одной волной…
А собранный горстью месяц
Морским наполняет светом
Следы васильковых бредней,
Что станут живой судьбой.

***
Рёв и свист – склон попыток,
Делённых на кратное сто.
Разлинованность светом и тьмой –
Безошибочность лузы
Для того, что плетётся
Из прутьев и света душой.

Нам никто не воздаст за грехи
И земные заслуги, -
Человеческий облик
Достаточно вязок и узок:

Разлинованно-затканный,
Срытый распаханный лист
Расторопный изгиб,
Полоснувшей по картам сохи
И себя безостаточно в тёмной воде умыкнувшей.

Мы себя восполняем друг в друге
Не судит Никто

***

Я устала, вот так устают

Только каторжники и бродяги.


...
Да боже мой – маслом калёное днище?
Остов, переверченный выжженной сажей?
Нечистого пламени, льда, пепелища страшиться?
Пронзит, перетянет, размажет?

Что дьявола ядом гниющие зубы,
Что боль, бесконечная, как ожиданье?
От ангельских труб поднимаются трупы
Цветами и серой окурят дыханья.

С духовным теплом разлучённый рассудок
И нет ничего, что напомнит теченья –
Событий, любви, перспективы прощенья.

Стена, пустота и холодный желудок.

***
Она меня достанет из трясины
Из шара вытекающего дня...
Комар –марионетка паутины
И кукловод паук в окне огня.

Смещенье строк, не значащих ни мало,
Царапающих лапой по стеклу
Одной на всех, пленительность оскала
Растянется гармошкой на полу.

Варёной головой перебирая
Слепые варианты мыслеформ,
Болтаюсь на подножке, рассыпая
В копеечной воде чернильный корм.

***
Рулады цветистого солнца сквозь слиплую влагу ресниц…
Сглотнувшей лохмотья ада озёрной воде наяды
О хлебе на дне колодца, о времени, полном птиц

Наплачут…

***
Теперь я смогла бы довериться времени
Время не пробует сделать мне больно,
Вбирая меня, как река…
Добровольно
Рождаясь во льду и подоблачном семени
Мы не спешим обогнать и предать
Дыханьем и знаками воздух наладив
Спешим поделиться, отдать…
Переждать нам некого в прежней духовной засаде.

***
Не объясняй меня ничем и не ищи подводных смыслов
Тоска на ниточки повисла, харкнув под лезвием дилемм
Синюшной кровью, проясняя мою услужливую плоть.
Рукой прозрачною Господь душе задумчиво внимает.

Сны вещи и обречены, когда подшепчут о погоде,
В ином – развязано вольны, продав желания свободе.
В ином – стремительно легки: что жизнь, что сны – мои старанья.
Лишь вне взаимопониманья со мной голодные стихи.

***

Лучи скрестились в одной точке и на них повис

колокольчик прокажённого.

И зазвенел, вас вычислили – мат.

Не злокради, ни мутно ни иначе.



Нельзя украсть идею.

Она рождается во мне...



И двойником колотится безустым,
Преподнимая небо над собой.
Дуплет причала-берега.
Без вкуса отлив, солен, до горечи, прибой.

А горечь восхитительно остра
И слаще переборов подслащённых.
Мудра, как соль земли, где лик костра
Разглядывает лики посвящённых.
.
И замерзает штиль болотным льдом
В затылках размягчённых мыслекрадов,
А жизнь пойдёт подкованным конём,
Зашагивая грузную засаду.

***

За страхом – удивление,

За удивлением – понимание.

За пониманием – свобода.


Под водой отношений,
Корчуя трясину и снег,
Из разлада души
Помутневшую тень доставая…
Ровно полночь назад
Я иную себя поминаю.
Ровно полночь назад
От земли оторвался побег.

Под ногами пружинит листвой
Новоприсланный иней
И крупицами туч
Раздражённые жалятся крыши.
От раздумий безликих
Навек пересохшей пустыней,
Над проложенным льдом ли мне
Сердцебиенье расслышать.

Никому, ничему не позволишь
В себе усомниться?
Черепаховой шкурой
Линчуйте уж лучше мне шею.
Сквозь игольные уши пробраться
Вперед не умея,
Смерть флиртует – не верь и послушай
Довольно родиться.


***

Скажи мне, насколько я буду твоей?

Как странно лопатят знакомые лица

Родных и столетнего вкуса друзей

Шаманские сны, не готовые сбыться.



Скажи мне, насколько я буду любить

В себе ворожа полноводную чашу?..


....
Запада хвост павлиний,
Юга благоуханье…
Запах сушёной рыбы губы
Вода и хлеб.
Вкус от лица Магдалины
Сыплет воспоминанья
В ласково взятый сушей
Новой зимы ковчег.

Без предвкушенья темы
Тьма по нутру гуляет,
Шаг до слезы короткий
К cкрученной внешней тьме.
В ладанке тлеет сердце.
Белый пожар желает
Рот всемогуще кроткий
Данной стезе взамен.

Если в тебе враждуют
Сила с бессильем воли,
Если соперник кружит
Лающей бахромой,
Если себе до спазма
В келье груди не нужен
Думай о том, что вечен
Умерший ждущий живой.

Нож не спасет от смерти,
Смерть не пасёт над жизнью
Благодаря летящей
Если и вопреки.
Будет одним из
Прочих выпален и остужен
Тот, кто в себе сжимает камни и кулаки.

Поезд скребёт по склону,
Полному битых стёкол,
Ягод весенних насыпь
Тучная ждёт вода.
Нежность телячьим носом
В круглое дышит лоно...
Ложного кровотеченья не перекрыть
Никогда выкрасть у сна не сможешь...

Морок фантом обмана
Вязнет в зеркальной глине
Спрятанных площадей.
Сквозь тошноту и раны
Правда себя продолжит,
Ложь из песка трясины
Тешит своих детей

В святости грешной злая...
Вечность хитрит эспада
(Мыслью кровит дорога
Вечности ученика).
Мятым лиловым шёлком
Брызгая над глазами
Глупого к танцам цвета
Жертвенного быка.

Меч и тщета – за правом.
Снега благоуханье,
Выпавшего сретеньем
Святости волшебства.
Лишь на изгиб мгновенья
Время застынет старым,
Воском переливаясь
К таинству Рождества…

***

Образы лопаются чернильными пузырями...

...
В Вечном мире,
Чуть большем чем склока
По которому буквы тянут
Ветошь неводом хрип согласных
Из клокочущей форте бездны
От пожарищ хранимой книги
Над водою водимых причастных,
Освещённых чистейшим оком,
Удручённых виной бесполезной.

Помертвевшая память водит,
Вырывая из рук вириги,
Угасающих под слезами
Полусонных учеников.
Или, Элои – дух блаженный!
По кресту на глазах болезных,
Дух вселюбящий, стыд горбатый.
Ламма, вешний мой, савахвани!

Мы творим ли, о чём сгораем?
Лапой в патлы ушла расплата
И мотает осиной шеей
Над сломавшим лицо вином.

Если губы не станут краше,
А трава и листва зеленее
Значит, горечь моя стареет,
Увязая в снегу висками.

Мы творим ли, о чём сгораем?
И пытаемся стиснуть пену
И болтаем золу веслом
Поглотившую рощу вёсел,
От колена почти рекою обмирающей, боже земной?

Мы творим ли, о чём сгораем?
Только светом желаний дышим,
Бирюзовую тень колыша,
За упавшей к ногам спиной?

Были помыслы – сыпью горчичной,
Были радости в зыби страха.
Как по цинку цинизма крыши
Билось сердце в озноб суеты.
Только боли достойна плаха,
Только смысла – войны затишье.
Только детство во мне мечты

Ничего не бывает слишком.

Фрагменты книги «Идеалистический дневник» 2000 Екатеринбург.