Моему лучшему

Я не из тех, кто питается прахом иллюзий.
Но, возможно, из тех, кто питает иллюзии жизнью.
Я не из тех, кто омоется снегом иллюзий.
Но, возможно, из тех, кто омоет иллюзии светом.
Я не из — тех?..

Царство Небесное подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем, которое, хоть меньше всех семян, но, когда вырастает, бывает больше всех злаков
и становится деревом, так что прилетают птицы небесные и укрываются в ветвях его.

От масла из розы губы горьки
и бесчувственны, словно
предельная горечь утраты.
Это доподлинно больно — рождаться.

После вечерней чашки кофе кажусь про себя проперченной...

Дверная ручка затянута в солнцеворот, словно кто-то за нее держался - заговорившись и не вспомнив отпустить. Тепла и тяжела, отяжелев: зачавши клок сентябрьской жары. От моих дверей исходит жар подкожного тепла, хоть к ним давно никто не прикасался.

Сегодня четыре пятых светового дня носила свой образ по разным душевным квартирам, скрючив подобие до плоскости записок в рыках скважин. От этого мне нужно то, для той несу себя в ссадинах от прошлого общенья. Да пусть и в елее. К концу забега прорастаю чем понравилось, от чего не сумела отбиться. В засилье слипшихся фрагментов. И своих присущих минах. Почти не я?

"Сколько ангелов сможет поместиться на кончике Настиного носа?"- ласково съязвил сердечный друг. Мой лоб - сито для мыслей. Мой нос - мушка снайперских косоглазий, толченных в серо-голубой крупе бессонниц: от промудренности, от винтовой проверченности мыслей, от еженочных творческих рубок - так и просыпаюсь, так и скачу до зеркала в прямоугольнике ночнушки. Проверить - не моргнул ли третий глаз?..

...Щадящее пощелкиванье клюва перед беспощадно нежной трелью: клекот босоножек, обрывающий тщету замираний и неподвижных поисков садового божества. Соловей найдется, по времени спущусь на получас, - за верандой, в языческом храме сирени.
Желание чуда не меньше предчувствий.

Пропустим истерики и сплин, забудем неказистые находки. Судьба - старуха с прямой спиной и ветхим чувством юмора, угрюмая к любому балагану: дом на окраине, ее девичество, надутое бродячим котярой-фигляром.

Все сбудется, как ищешь и превыше. При всей размытости божьего промысла, входящего в мои воспарения и передряги, он не грубей, чем творческий пинок.

Лишь бы чистота догадок не вырождалась в погоню за парадоксом, а хлебный вкус идей не потонул в сюжетном масле, уксусе, подливах. Законы для последнего, насколько известно, божественного творения куда компромиссней фригидных законов искусства. Не так. Невнятных изврастителей законов — от рождения старых, по-старчески ветренно-смертных.
Кряхтение критики, снобизм эстетов — все поглощает жизнь. И важно лишь ее дыханье за бумагой.
Любой безобидный изъян живого и кем-то любимого существа совершенней стилистической лепнины.

Все поглощает мысль.

А по воде шагнул, так и ступай?

В творчестве, уже шагнувшем через отраженье, мы ищем разрешение своих вопросов, потреб.
Ну что там: парадокс, обида, желание прекрасного, смешного, вызов, свобода, юродство. Но главное — выход к своему представлению о совершенстве. Или о том, что может показаться совершенством незрелой, независимо от возраста, душе.

К свободе вне публичных самоутверждений и конфликтов. Ненужных, как не нужны для жизни суета, пустые разговоры, случайные дела, отравы для желудка и сознанья. Обретения этой свободы — в любых проявлениях формы и стиля — сличимы.

Как солнце в образах закатов.

Как дальний звук забытых откровений.

О чем беседовал Создатель, сложив существ, лишенных ситуаций?.. И что не воплотила, что могла не узнанная сила человека, не тронув зла?

“Но сам Сын Человеческий не вверял Себя им, потому что знал всех и не имел нужды, чтобы кто-то засвидетельствовал о человеке, ибо Сам знал, что в человеке”.

...Не путаясь в словах, запустив церковь в свободное от корыстных трактовок Слово. Церковь как способ управства, рухнувший на голубиное поле. И разлетелись легко и чуждо.
Слово вне стен, и легче “верблюду пройти сквозь игольные уши, чем богатому в Царствие Небесное”. Дорога к внутреннему храму. Иной же храм — пахнет гримом и бликует витриной.

“Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно..."

Я люблю, заслонившись от взглядов. Любовь публичная - всегда продажа. Совершенство не ищет парада. Возможно, услышь человечество путь, предложенный в Евангелии, который каждый, на разной глубине своего "Я", не может не признать единственно желанным и верным, сомнения, что делать с тем, что было, давно бы растерялись, как исчезает ценность детских тайн в подменах взросленья.

На расстоянье совершенство - остановка. Приблизившись, по меньшей мере - приближаясь, - трезвеешь, забыв и холод отстраненья, и лупу в кустах, не тщась проковырять прорехи в мирозданье. И там уже свое движенье, своя безграничность, оценка и поиск.
Во мне мой храм. Ни красота, ни талант - не защита от истерии, отчаянья и черных дыр сознанья.

Жизнь в максимальном воплощении. Совершенно не нужно быть поганцем, чего-то добиваясь. Своя дорога не ведет по головам “Будьте совершенны, как ... Отец ваш Небесный”, — темы поиска изменчивы. Сохранность нравственных посылов, неомраченная совесть только помогут в пути. Искусство, наука, любое из творчеств. И кто сказал, что искусство, которое знаем сейчас, — ничего инаковей и лучше быть не может? Мне мои каракули в детском альбоме казались верхом воплощенья. Когда раскрываешь чистоту своих творческих возможностей — раскрывается какое-то иное окно восприятия мудрости или псевдомудрости, накопленной миром. Но главное — самая тайная связь.

Трагедия не в том, что все усилия прервутся. А в том, что при жизни слишком цепляешься за сделанное, не давая себе лучшего счастья — идти дальше. “Блаженны нищие духом”.

Ты хочешь показать людям реку, но тебе, сколь найдена, скорее важна не река, а Что в ней Ты.

Высшее творчество — не имея под рукой воды и берегов донести доподлинное ощущение течения и глубины, утолить любую жажду? Можно ли создавать, нужно ли претворять (растворять, отворять, вытворять) все созданное раньше? И открывать — с гордостью демиурга, на тонкий волос невежества от подлинной природы искусства, разрешение загадки которой может привести к полному отчаянью и живым вознести на небо?

ИДЕАЛИСТИЧЕСКИЙ ДНЕВНИК
В этих краях мне не интересен звук своих каблуков. И видимое свое появление не интересно.
Интуитивное путешествие, обращение молока в творог и масло. Слияние со всем, переходы от всего к ничему, от запевшего "я" - до полного, как ощущение катастрофы, признания языка и мыслей чем-то проторенно вторным.
От кровной близости своей работы - до гигантской потери ее осязанья: так в сновиденческой тоске песком просыпается дверная ручка и хлопают окна в летающем доме от безветренного сквозняка.
От мути малоумия до ясности третьего глаза.
От и до.
Почему же кажусь для себя лицедейкой? Почему гонится ощущение двуговоренья, тесного, как мысль за языком, но не прекращающей черновой работы, когда и отнимается последний?
Что я в этом диалоге? Насколько все мое?
Насколько прекращается со мной?

Лучше будьте божьими рабами, смиренными обывателями у престола Создателя, чем солоните землю слезами и кровью.
Совершенство и безмятежность двоих и первых, живущих в сердце радости на истонченной до иллюзии земле меж глинным Тигром и начатком гор - Евфратом. Рожденных в истине, от истины сбежавших.
Чтоб всю дробленную на поколенья жизнь преследовать любовь, не верить правде, бояться ускользающего счастья.
Вам не нужно ничего, кроме любви и свободы от хлеба, добытого потом, и мукой - рождений.

Творчество - не болезнь, не разрешенье мнимого безумья. Преображение души, единственно, что не тленно.
Путь примирения с познаньем. Познание - путь возврата. Заповеди Нового Завета - для излечения болезни, ссылки змей, путь совершенства.
Наплакавшись и наметавшись - не к нему ли повернется горький странник?

От нирваны до безумия - не больше истертого края монеты. От странной свободы слияния с чем-то безмерным, нежданным, щадяще волшебным - до полного черного краха.

Меж ужасом и озареньем, меж тобой и расплатой - искусство.

Ты - и прорыв к абсолюту и яма безумья.
А в центре затянут на шее божественный узел.
На грани величия и саморазрушения. От рождения до могилы.
Аминь.

"Будьте совершенны, как ... Отец ваш Небесный". Его великое творенье - человек. Вселенную нам не пересоздать. Приближение к Творцу - в гармонии собственных созданий, в жизнеспособности малых вселенных, в жизни, рожденной из чистой земли, вне конвульсивного мотанья

мертвечины.

Не придет Царствие Божие приметным
образом, и не скажут: вот, оно здесь, или вот, оно
там. Ибо Царствие Божие внутрь вас есть.
Евангелие от Луки

...Оплетающий (уплетающий) страх, какой испытываешь (испытуешь), застукав родного кота целующим задранно-заднюю балетную лапку почти на призраке карниза. Зачаточный порог, воздушный мост, небрежно сшивший небеса и висельную пропасть.
Неловкий жест - и, заколотив проклятое мое сердце (здесь не живут отныне, подались-с), метнув чужой - ртом рыбы: смертельный воздух, смертный ужас - полый взгляд, давя одну за девять высчитанных жизней, он сиганет с карниза на газон. Чтоб взвиться из неопрятного подобия бог его кем, засекреченным в шкуре кота. Порядком напроказившим брахманом или нравственно отросшей мышью: заслужившей шерсть, горячих кошечек и молоко туповатой коровы.

Кровь сворачивается в живых еще венах, кровь остывает, кровь раздирает и хрустит - и ты уже не ты, а хлипкий дух, боящийся дохнуть и скрипнуть ржавыми цепями в трех загаданных шагах.
Кто упадет, за что опять бояться...
Недавно мне попеняли на семантический разрыв сквозь всю мою болтовню. Разрыв - "прорыв" и "вдруг". Вдруг всегда на женском "ах", под грохот олимпийской колесницы под одичавшим полнокровным голым Зевсом, настигающим ошалевшего единобожника с каких-то срытых гор. Прорыв - я все-таки как-то скреблась.

Давайте наслаждаться живыми и белоснежными римскими голубками, обсасывая голубиные косточки в нежной вареной фасоли. Давайте много говорить и тихо исчезать, сделав акцент на помятой салфетке для тех, кто потеряет. На ней лишь сирый отпечаток милых губ. Без пошлостей, братья и сестры...
...Насытившись сладким и взглядом напротив, дама покидает "на минутку", подтверждая лепною спиной целомудренно-разнузданное право горстями разбрасывать лепестки и прелюдию блеклых плодов.
Он мыслит о зернышке - белая кость под розовым соком... О зерне, о сердце ее граната...

Все это - псевдопроиски ума и похвальба метафор, подобная пальбе по выскобленным банкам. Все это - серебро.

Я - боюсь. Нет ничего гаже, чем, отсчитывая последние песчинки, безоборотно прояснить, что рождение твое не состоится. И что все девять пузатых месяцев, все соки, спазмы, ожиданья были надобны в подоблачном регистре лишь для того, чтобы стайка раскаявшихся мерзавцев раз-но-бойно уступала отекшей беременной места в трамваях, творя добрейшие дела. А ты, избавившись от тряски, избавлял неведомого своего носильщика от предматеринского страха и выпяченных кукольных коленок. Тупик утробы, горячо и тесно. Твое последнее воплощение полностью себя оправдало изысканно цельным покроем.
Галочка крылатого бюрократа. Тебе давно пора обратно. Томленья и надежды ни при чем.

Веруя в божественность начала, впадаешь, иногда, в солено-йодистую ересь, глядя, как унылые толпы мутно бродят у подножья собственного божества: с удовольствием разглядывая кончики родимых ног, с частым неудовольствием - чужих. Гремит гром - кто-то крестится, кто-то поджимает уши. Взглянуть повыше - слетят шляпы. Ваши чудесные желтые шляпки...

Все как всегда. Абсолютно нечего пугаться. Матушка, закрывшая сонное чадо, кидаясь в пот и хлам накромсанных страстей, бежит назад, пока sweet бэби, загнав за тумбочку кота и вычертив вполне банальный домик, безвинно спит среди сиреневых полей.

Чье-то нутро, в злобе подмякшее сладко-загнившей хурмой. Семь утра. Заспанно-грубые горожане, деревянная клетка, палач.
Блеф, что казни надобны для устрашенья. Курсив анатомических исканий и доказательство нашей прямой близости к рыбам и распотрошенным кабанам. И зрелище, конечно. Анатомический распахнутый театр. Распиленный, разрубленный, сгоревший.

Я боюсь того, что мне не чуждо. Меня страшит гадючья перспектива в одно вот такое же многозевное утро сыскать его глаза. За пол обрубленной секунды до удара поднявшего запястья в почти что елочных цепях над вылизанной тюремным цирюльником макушкой, и потом всю жизнь в себе выяснять, что обещанная вечная свобода была похмельной отговоркой, квашней временного светлосердия, ханжеским посулом, сублимацией смерти и прочей бесконечной мракодаброй.

Кажись, человек - венец земных деяний Бога. Венец земных деяний человека - искать лик божий и во всем?

Тень - отсвет прежней мглы...
...Ночь моя, моя обсидиановая роза, солнце в окружье густой затененной листвы, мечта моя, праздное счастье, прохлада нерастраченного рая, бальзам на пронзенный висок.
И что-то там еще.

Грязно-бордовая полоска, поделившая венозной кровью любое "быть" и "проживать", малосущное мое бытие и чью-то вполне полнозначную небыль. Полоска, обежавшая плоскую землю, чтоб слепо ткнуться в клепаный пупок, подвязанный дешевой повитухой. Всего лишь черный, приятно мятый кошелек. Шкурка забитой зверюшки (надеюсь). Сохранность пригоршни, веками не умевшей, да вряд ли от рождения способной хоть в крохе прицениться к превосходству. Мир, воздающий деньгами, идет на войну. И не один из навоеванных трофеев не будет стоить оскопленного пространства. Во мне народы, дыханье божье, мрачный искус, отсвет совершенства. Все остальное - вечная тщета.
На севере режут оленей и рыбу, я обожаю омлет. Возможно, мы правы, но кто-то отчетливо шепчет: "Все, что стало загубленной жизнью, как вкусно ни пахнет, в какой ни покажется форме - изнанка пышной мимикрии, ведьма-горбунья, пристрастившаяся к ямочкам на детских щеках..." Хотя на вид - Венера из Милоса.
Не пачкайте банальность тусклой краской.

Мой друг изобразил себя Колумбом. Рискнул на прогулочный катерок. Сложив стопы приплюснутым крестом, глядел сквозь трех-угольный и, мы будем сказочно честны, погано вычищенный фокус на многократно открытые побережными псами, влюбленными и ослабшими желудками кусты. Такой вот добродушный Христофор, едва не встреченный туземцем с хлебом-солью. Вечные призраки открытий, скустившихся до разного тумана.

Тепло есть тепло, соль есть соль, зло есть зло. И не нужно умностей в скрижалях. Вам больно, вам дьявольски больно, но никак, ни на каком кровящем наречье не объяснишь ты пришельцу из пробки и меди, что нож в плече, петля на шее и даже хлопок иглы по ягодице - любое, бедным словом, покушенье на твою телесную причастность - это боль. Не говоря уж (змейка, змейка)... не говоря уж о причастности подобий.

Все, что долго и мучительно ищешь, обитает рядом.
Прекрасный принц, объехав полземли, находит богиню в ближайшем курятнике. Влюбленным лучше помолчать, помыслив друг о дружке.

Курлычем "истина", "иллюзии", "судьба", примерзнув к ледяной горе, плывущей над водой верхушке, в самомнении полоумного брадобрея, уверенного, что выстригает купоны чуждых мыслей вместе с маковкой клиента. Как рядом нам должно быть тесно.

ИДЕАЛИСТИЧЕСКИЙ ДНЕВНИК

Как дико это несхожденье. От носа до затылка - лоб, пробор, затрещина и сорок поцелуев. Мозг весит, мы весим. И что более реально - носимое собой или свет, выпущенный из переломанных костей? За день до всемирного открытия квартирная хозяйка гонит вечность задолжавшего Ньютона. Вместе с его чернилами, листочками, яблоками и подагрой. Всемирное тяготенье не отхлынет, а курицы на рынках дорожают. Оба правы. Оба заняты чем-то не тем.

Боги хранят свои тайны. Не останется тайн у богов - чем смертным заняться?

Ева - женщина, не бывшая ребенком, прародительница рода и несчастий, складка в межбровье мужчины. Бессмертная, отведавшая тленья. Преступница, любимая, старуха.

Античность, Ренессанс, Средневековье. Перечисленье в произвольном беспорядке. Когда ж ты был, порядок на земле... Средневековье с его химерами, свеченьем витражей, с его извращенным воплощением вполне языческой идеи очищенья оскверненных (щ-щ-щ) осиновым полымем (кофейная Сита на руках остуженного божества огня), немилосердно развороченными суставами, что я могу представить платой за терзанных в аренах христиан (ветхозаветным жертвам быть вовеки). И не менее язычным представлением о лоне абсолюта как о чудовищной мифической утробе, оставляя рожденных бродить на пуповине Фатума и Предопределенья.

Ренессанс и все, что после. Личность, самодостаточность, совершенность. Рок и божья воля хрустальной сферой зашиты в пух и драгоценный, а значит, потаенный — с глаз подальше — ящичек самосознанья. Нет, нет — судьба, тайные силы — всего в достатке. Ведьм, призраков и фей в шекспировских страстях, возможно, больше, чем могла предоставить подызношенная к середине шестнадцатого века земля.

Но в начальном расчете — лишь твои стремленья, смертный.

Вновь — крах. Убогие похороны божества.

Так таракан, удовлетворенный сиюсекундным отсутствием туповатого агрессора, мутной громады, погубителя с брезгливо подхваченным тапком, начинает трудолюбивое население книжного шкафа, и — как разгадать — осиянная материальностью моих размышлений, отведавшая райской отравы, не задумалась ли эта тварь о следующем эволюционном шажке.
"Бог умер", - порешил слабый желудком немецкий безумец. Оскверненное зеркало Ренессанса.

Априори и без конца. Судьба не судьба, марионетка, колосс, "двуногое животное", бунтарь, юродивый, самозванец, философ, отшельник, астролог. Попытка вырваться в личную свободу от безличных предрешений.
Тщета открытий и законов, именно открытий, от начала времен предложенных Кем-то, крысиные гонки за властью при полной потере власти подлинной.
Из семи чудес света сохранилось одно, под нами кладбища цивилизаций, в любую секунду злодейство, пожравшее гениальность, спалит в аду отравленных осколков, сметет нагромождение вещей.
И при этих калейдоскопических верченьях, слитых лишь для Лира, еще дочерям не раздавшего царства, ежедневный поиск личного счастья, личной свободы.

Греция, театр, слепое метание страстей. Новое Слово коротким и мощнейшим путем Человеческого Сына, а для последующих поколений вербальным развоплощеньем заполнило нравственную брешь, подсказало законы для единственно самодостаточного продвижения человека. Для совершенства.

Мне нравится слово "развоплощенье". Истина в тебе. В начале росток, а затем последствия его взрослений. Я говорю: "Я ищу, на что способна, свои скрытые силы, я в себе ищу открытие этой дороги", - а толчком, как правило, становится сильная эмоция, вышибающая сознание из слепых псевдотечений жизни, открывающая доступ к архивам образов, прожитых миром, к диалогу с чем-то неизъяснимым на привычном языке. Важно не подняться на гору: одновременны ошибки, нащипанные крошки, невесомость откровений - эта гора требует не подъема. Восприятия.
Вершина, подножье, середина - взгляд с точки рождения и места возможных смещений. Восприятие, позволяющее выйти на что-то отличное от скоропроходящих и вечноповторных проблем.

Яркость света приглушает левый глаз (не всегда). Цвета различают многие, хоть красочные фильтры из насчитанных сотен коленцев колора неразборчиво навязаны природой. Интенсивность притока крови, давление, наследственность, лупцевание звезд твоего рождества - и бродят люди, жизнь для которых в черно-белом варианте лунных пейзажей. Бетховен мог быть глух, едва ли дальтоник возглавит фовизм. Не важно. Цветовой джаз солирует в капле белил.

Я становлюсь болтливой. Сень полки под (порожек твердых) под томами ветхозаветно многословного старца с почти религиозным отсутствием чувства юмора. Краткость - сестрица таланта. Талант - мера денег древних иудеев. Увы мне...

И много ли нужно - свобода, любовь, совершенство и хлеб с молоком.

Тебя вытесняет удушье. Воздух земли тебе мал. Одно из двух: ты скажешь истину - ты ляжешь ярким, нет гарантий, голышом на одной из дорожек.

Первые билеты в российский театр стоили удивительно - три копейки. Платить артистам так, чтоб лишь на хлеб с водой хватало, - оттель благословенный ритуал. Я не о свинстве. Я о хлебе.
Конфликт всех поколений. Нет, неверно... Поочередных родственников крови. Когда ты начинаешь обрывать, когда собрался размести и разместить на прежних и несуществующих местах наросты втолкованного воспитанья, пытаясь добраться до того, кем бы ты был, несмотря на всех, реальных в данном воплощенье, до сердцевины своей, вогнутой под надетую вазу...
До зерна, полного изначально, оставленного изливать свою полноту в предложенных, как покажется, плоскостях восприятия...
Когда хлюпаешь по мутациям выдранной из кровных чар свободы, по заляпанным илом снегам, в поисках первого поворота, к начатку надломанной ложью дороги, туда, где можно было сделать все иначе, сгустив и волю, и желанье в чистой силе, в неведомом искусстве и прозреньях. На недоступном ныне языке...

Искусство - разрешение конфликта, вернейшая из сил для объясненья, искусство - причащенье к божеству. Жемчужный звон по искривленным перспективам, тоннель, мгновенно зарастающий бурьяном, - то, что давалось сразу и сполна.
Из века в век человечество хнычет о тех же проблемах. Не дикость ли - с пятнадцатого века разбираться в треволненьях датских праведников, кровосмесителей, убийц. Окно в горшок - любое виртуальное пространство, да и в чем изощренней пирамид безволосых фараонов с их застоялой божественной кровью (зеркальное, за малым, де-жа-вю).
Наука выжгла чуму, дай время - сплавит до нутра пробирок СПИД. Личность сама по себе, личность в абсолюте, абсолют в личности, жить просто так, искать этапный смысл и, разобравшись с волей небес, совать монетку в дуновенье складок привокзальной гадалки.
Упиться пивом и Петраркой, чтоб, оголодав, напороть тоску по вечности на тусклый нож запасливых негодяев. Возле полуночного кафе. Так безвозвратно разрешаются сомненья. И - к принцу датскому, взглянуть на те же сны.
Развоплощение проблем отправит в кладовую мысли любой конфликт, картину, книгу, жизнь... По-прежнему сманит слог, форма?.. Наитие совершенства. "Свет нетленный" - оставьте камни и загнившие томаты.

Как мало нужно для извне. И сколько просит сокровенность.
Вот он - хлеб и рывок. Вот он - прорыв из рабства божьего к родству. Ева, подросток, женщина, не бывшая ребенком, не утолившая любопытство, пихая в рот часы и погремушки, легкая, прекрасная, пустая,.. не волнуйся, брат Адам, девочки всегда взрослели раньше.
Рабы божьи. Льется вода и кровь. Божье совершенство.

Зло не любило богаделен, одержимость зла, одержимость в ущербности зла. Кажется - жестокосердные боги были возделаны болью и страхом, услышаны боги иные. Любая химера, зверь, камень - обожествлялось пугавшее и приносившее пользу, но не мог же человек гармонии не видеть, и кем бы ни был создан мир - он создан был, и не убийство в продолженье рода.

Любовь естественна. Не естественна смерть, не естественны горечь и поза, не естественно лезвие вымогателя, ощутимое за кольцами проводов в поденном торге за ребенка, трубка, прорастающая в щеку, рапан, молящий крохотным сердцем за отрыжкой душ и костистыми глазами.

Смерть, что есть горечь, скорбь и стон - чужое зло. Жизнь - только правда и любовь. А правда в том, что через убийство детей своих себя ты не продолжишь. А тронешь чужих - всегда найдется тайный мститель, мешок на голову и пара булыжников в три раза тяжелей твоих грехов.
Птица с раздробленным клювом быстро погибнет, человек с раздавленной душой живет намного дольше, гибнет раньше. Зло помирать придет, откуда родилось. К чему искать его природу, когда есть круг, по которому пройдет и вернется потяжелевшей за время девицей, и разомкнется острым краем круг, и попросится в сердце железом, и никаким золотом, ни властью, никакой новой тьмою вокруг ты себя не избавишь.

Одержимость любви. Вот он - человеческий прорыв. Не Сын Божий, Сын Человеческий может все. И кровь сроднила Создателя с Твореньем. Мы ведь твореньем были, не детьми.
Все сказано, все прожито, все сталось. Прощены ослепленные, и никакое зло не обыграет. Его нет. Лишь нам умиротворить. Лишь нам вернуться.

Но ничто - ни косноязычное томление рассудка, ни взрослый фас (!) (на первые морщинки), оглупленный карманным зеркальцем до натужной дагерротипной ухмылки, ни все мои надерганные с вечности волокна, чтоб через год, до третьих петухов, отречься от незрелости суждений, попрать ногами, сбитыми в камнях (куда как философских помышлений), ни что вечно суетное, ни потрескивающее под потолком крапленой памяти - ни что, мама.
Я бы хотела оставить тебя в детстве, в близости молочного вкуса, огромной и единственной любви, невыразимейшем, не мертвеющем желанье - приникнуть, слиться. Не допустить истерик созреванья, до первой лжи, до первого рассудства, до первого прорыва в лужи мира. Когда и час мне без тебя роднился смертью.
Тобою стать, в тебе остаться, вернув единственную верность представлений о цельности потерянного рая.

Быть может, это - хлеб любви и единственное, что стоило сохранить, шагнув на безызъянную, безоблачную твердь. Единственный смысл жизни в направлении от искуса и зла. Смотреть в эту любовь и неоплаченность счастья, искать в этой истине, а другой мне и не будет, подлинное познанье. Родная моя, рай мой, все дано тобой и тобой приводится в порядок. Побудь рядом - пихтовый вкус: духи или что-то еще. Когда ты вот так — ничего не нужно. Пройду по легчайшей воде и сдвину тягчайшую гору. Будь рядом, будь счастлива, будь...

Все остальное — успехи, метанья, провокация горького райского плода.

Я все под твоим волшебством...

Ни слова неправды мне в Новом Завете.

Бог есть любовь. Всегда теряешь меньше.

ИДЕАЛИСТИЧЕСКИЙ ДНЕВНИК

..А смерть - лишь продолжение дороги, идеальный сосуд для масла, огня, непотребства.

Не знаю, Что есть Суд, знаю, что подобное срастается с подобным и кровью не живут деревья; и как родниковую воду пропустит песок, оставляя воде чистоту, как червь не зачнется от семени мужа под сердцем жены без отравы и кровосмешенья, тяжелой душе не подняться до светлого неба.

ЖИЗНЬ и СМЕРТЬ - одна дорога, чем дальше, тем сложней вернуться, но в подступивших призраках наделанных бед легчайше легкого понять, что лучше голым уйти в пустыню, сбросить все, чем продолжить волочь загнивающий ворох ошибок.
Дорога ложного познанья скажет лишь о том, что стыд, зависть, алчность, ненависть, соблазн - все, что тяжело и что мешает, - не естественны, а значит, непреодолимы.
Полноценность божественных тайн не нужна человеку: что запретно - к тому не готовы. Как зло не стоит времени, растраченного на него.

Нарушение внутреннего течения жизни, выход на внешний поиск - поиск осмысленности существования там, где его и быть не может, ведет к тупику. Тупик - к ощущению всемирной несправедливости и дозволенности всего. И - новый мрак, и новый ужас.

Что есть познание - какой-то сдвиг.
"Внешняя тьма и скрежет зубов" не больше стыдливости Адама и Евы - два идеальных существа, невнятный стыд...

Тело - не то, что нужно ощупывать, прятать, бичевать, воспевать...
Не то, что должно стать вершиной доверия двух влюбленных или может разрушить любовь. Это слепок души, нарождающей новые души.
Плоть не глупа. Она бездумна.
Взгляд с вожделением, подмена любви соблазном редко вели до добра, как прямая дорога. И всякие разбитые грезы и краденые "нимфетки".

Влюбленность двух, которая проходит, любовь, что делает чище, - ни в них ли поиск и просветы того, что было естеством?
И что любовь, как притяжение двоих, когда была она всемирна и надмирна?
Капли океана? Океан?

Путь отказа - путь поднятой планки. Путь как бы лишений - путь подъема. В детстве мы хотели вырасти. Отчего так уныло кончаются наши желанья?

Вот эти двое - постигающие мудрость, имеющие все для неомраченного ложным опытом счастья... Они мне интересны. Сказки заканчиваются свадьбой. Или смертью.
Для внешних событий нужны интрига и конфликт. По мере взросления куда интересней становятся образы и размышленья.
В истории меж Тигром и Евфратом мне любопытней направленье вне ошибки.

Но ошибка неминуема?

..Истина породила имена в мире из-за того, что нельзя познать ее без имен. Истина едина, она является множеством, и <так> ради нас, чтобы научить нас этому единству посредством любви через множество...
Евангелие от Филиппа

Мы давно живем в совершенно самодостаточном мире, населив его духами собственных предчувствий, опутав друг друга древними суевериями и продолжая путаться в новых.
Все на вздроге. Собачий череп во дворе - изрядная мерзость, но для тебя ровным счетом ничего не значит. Бритва в молоке куда хуже.

В самую сладость примиренья, в самую душу счастливых мыслей, в самую лихорадку догадок раздается хриплый старушечий смех. Как будто ниоткуда. И видишь толстую женщину, присевшую на полколена с присмотром в казненные пухом кусты. Под которыми и быть ничего не может.
Разве что треснувший смех.

Бубенчик на ослиных атласных ушах, в тряпье прокаженного, гладком дупле погремушки - динь-дон...
Истина и молочные зубы вылетят одновременно.

Не трогайте тайные мысли прохожих...

Ночью приснился ответ. А под утро распался на звенья. Может, верно - истина одна, но мы для познания ищем слова, доверие и время. Чтоб, в итоге, просто в нее уйти.
Все, что невозможно потерять, нужно забыть. Корзина не так глубока, как велик наш лес. И тихо сыплется за край земляника.

Много у человечества было богов: камень, зверь, стихия - не важно, почему. Но Бог всегда был за границей смерти, а человек искал себя в любви.

Религия не диктует законы бытия. Скорее - подсказывает, отражает. Все религии - птицы одного гнезда. Страшна ведь не смерть, а тупик бытия, для которого нет избавленья. И неверие не в отрицании. Если на знамени власть, деньги, да грязь любая - они подлог твоего божества.

Отрицание высшего не страшно, если Богом становится жизнь - своя, чужая, с веками отслеженным нравственным стержнем.
Вечностью - жизнь и адом ее же конечность. Бессмертием только любовь.
Или Бог, если верить, а Богом - любовь. Все то же, все близко: потоп не излечит от зла. Без права рожденья не вынести знания смерти.

Посылом к трагедии может стать не конечность бытия, не бессмысленность жизни, а дикое несопоставление формы внутренней и внешней. Плоскость восприятия друг друга.
Иногда чувствуешь себя в Вавилоне - после падения башни, до того, как все разбрелись. Может быть поэтому любовь и взаимопонимание - разные существа. И понять без насыщения своими образами невозможно, а значит, невозможно понять до конца. Чем больше постигает человек, тем больше прячется от внешних контактов.
Но обрести что-то действительно стоящее и зарыть, как сундук с алхимическим золотом, - все равно что проливать семя на землю.
Надгробие на одиночестве - духовность и разум?

Но индивидуальность - тоже чудо...

Один из детских страхов - каждый смотрится в жизнь, как в свое отраженье. Я отдам за тебя свою жизнь. Я не смогу тебя понять. В нас и между нами - бездна. Мы заплавлены в "я".

Лоза сплетается с лозой, не проникая, но поддерживая, вяжутся ягоды нежные лишь для того, чтоб одолжить себя из земли, а кормят птиц, людей, зверей. Так неужели мы, для жизни созданные...
Все, что нужно, - любви и поддержки, и совершенности в себе несовершенства не боясь (как же хлеб свой собрать, не испачкавшись прежде в земле, к земле не склонившись), чтоб другим любоваться, а значит, отведать, и не будет конца человечьему роду.
Не будет...

Жизнь, как не привыкай к ней, - чудо.
Хотела бы солнцем родиться река, но только бежит, оставаясь под солнцем, под тучей: и света и тени довольно в реке. Все рядом, все сразу... А сверху увидим извилистый путь, серебрение глади...

Пятое измерение не больше человека.
Обложка: брошюра, учебник, бульварный романчик, словарь, фолиант, если предоставить буквы бесконечному движенью - от занудного мычания до разных умностей, поэзии, лозунгов, воплей, молитв...

Время в тебе, ты в нем - пчела в цветке и собирает, и отдает, опыляя. Отдай свой нектар, и многие пробовать будут. Мы просим о вечности, днем пренебрегая.
Но светлая вечность что есть как не день, прожитый вольно и полно, без сожалений, без недостатка. А темная - что как не сумрак в унылой боязни.

Нет в мире бега и суеты. Нет ничего, что бы мог упустить. А если не твое, то как есть огонь или ветер?
Когда же твое, то, помыслив, пойди и возьми.

Не спорь, скажи. Если прав другой - согласись. А если он неправ, но спорит - отойди. Ты свое сказал. Истины от споров не убудет. Она в сплетении мыслей: если давить или прятаться - брызжет в лицо кипятком. Если руку протянуть - достанется плодом из спелого сока.

В спорах множатся только ослицы: истину нельзя перекричать. И упереться в нее нельзя. Истина не стенка. Ее возникновение подобно взрыву из воды. Такой воды, что лишнее отбросит, промоет до костей, дав возможность просвещенному творить, разыскивая близких по духу...
Неправда, что чем дальше идешь, тем тропинка становится уже. Скорей, когда нащупываешь хотя бы одну из излучин, понимаешь, что попал в огромную кровеносную бессистемность и твои вены, плоть, желания, мысли, дух твой уже ее часть, в которой нет ни границ, ни тупика...

Взрыв плода из расплавленного льда смывает весь песок. Храни меня от спора, но в случае нежданного скрещенья помоги остаться собой. И вежливо войти в калейдоскоп. В момент приближения - забудешься, теряя равновесие вавилонская башенка пепла осыплет руку и ковер. И в общих криках и мычанье, закрыв свой собственный рот, - тебя найдет. Быть может, одного из тех, кто спорил.
В таком случае, вежливо откланявшись, уйти откашляться и отдышаться. Но лучше искать про себя, прислушиваясь к сотням голосов, соединенных в интуиции, к обрывкам фраз, мелодий, ожиданий, звенящих в сути дел всегда о том же. Лишь жмурясь изредка от брызнувших плодов — на чью-то жизнь, совсем неподалеку.

Не постесняйся, догони, заговори.

Не претендую ни на что. Скорей — делюсь. До истины нет ни шага.

Она в тебе. Обычно мешает отсутствие времени и пломбы апломба.

Еще обычней — лень тебе мешает.

ИДЕАЛИСТИЧЕСКИЙ ДНЕВНИК

...Еще подобно Царство Небесное сокровищу, скрытому на поле, которое, найдя, человек утаил, и от радости о нем идет и продает все, что имеет, и покупает поле то...
Евангелие от Матфея

Укола малейшего хватит, чтоб выдуть небесную твердь, и пеплом сухим завертелась обитель божественных тварей, и мрак, равнодушный конечно, гармонии мира усталость растер, перепутал...

...Вас, первых, созданных ради сути, на пике желания и вдохновенья:
совершенных, голых, глупых, рты свои разворотивших чистым злом, рыдающих по отходящему благу, - вас расспросить о своем естестве...
...Из мутной воды полумертвых зеркал природы, запутавшейся в отраженьях...

...Земля вздернет себя на дыбу — не будет мне места в раскрошенных корчах; откажется тело, померкнет сознанье — в чем воля? Крупинка, голодная спица, готовая сжать, перешить мирозданье?..

Все — образ и память в итоге истоков.

“Прощаются грехи ее многие за то, что возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит”.

Любовь счастливая приносит дом и рай, несчастная — запой и вдохновенье.
Любовь — блаженство, любовь — познание, любовь — поводырь.

Любовь и творчество — всегда между миром и небом. Их встреча влечет сумасшедшие грозы. Способные как оживить, так и сжечь и развеять...

Слабость, болезнь — комната теряет завершенье. Все дробится, все изменчиво бесконечно. Все сброшено крылатым измереньем.

Поделим поэтов на двух и неравных - лицом к абсолюту и лицами к жизни:
луной солнцеликой тропической ночи, спасаясь от власти незрячего счастья, иные не всякой отведали боли - пусть режет на мясо солгавшую правду...
...Я вновь ускользну от цветочной нирваны...
Мне важен момент озаренья.

Путь от невежества к силе, выход всегда дискомфортен. Это доподлинно больно - рождаться. Но, что тут делать, наш двуполый путь - путь Лира: царь - червь - человек - полубог. Абсолют за строкой.
Познание произошло. Возможно, Адаму и Еве не хватало лишь преобразовательного начала.
"Уныние - грех", - нам тихонько подмигнули...

Отчего так стыдиться доверчивости к волшебству?

Если отбросить конечность свободы в мыслях, где кончается твоя душа, если понять, что нигде, что не делима твоя суть, лишенная страха, сильная в бесконечной слабости своей: лишь слабость живуча, лишь она дает возможность не тупеть, а вести недоверчивый поиск.
И - подставь левую щеку свою. Можно ли вред нанести человеку, так мало ценящему щенячье превосходство кулака?
Ударь - но истину во мне не обесценишь. Удар твой отзовется в тебе стократной болью, и обернется сила полным бессилием, тленом, дрянью, пустотой.
Сила - в естестве, не требующем размозженных копий.
И - не умножай зло.

...Он гнал торговцев из дома Отца, Он был сыном Отца своего, допускающим высший гнев, как и высшую справедливость.

Насколько все под божьей волей? Рабы пусты для диалога. Образ и подобие - кровь, генная инженерия. Но не стремится ли все живое в природе, встав на ноги, искать свою судьбу, свою свободу?
В какой-то момент развитие постигает обратную связь, и над миром сем в обратной мере нуждаются не меньше, чем мы в их защите.

Землю стегают эпохи безумия и самоистребленья. Кажется, зло становится иногда сильней оттого, что каждому из нас Создатель отдал слишком много. В любви наполняешь Его Самого осмысленьем и силой. Лишь негатив питает силы зла.
Это, конечно, - гипотеза. Надеюсь, не отчепротивная.

Он - сотворивший, давший, дающий. Ты - выбирающий, творящий, отдающий.
Три основы - механизм рождения, жизни и послесмертия. Но наполняем оболочку только мы.

Мудрость Создателя - духовная мудрость. Мудрость, не воля. Давшего все и свободу, не терпящего лживой лени. Духом развитый разум требует больше, но достижение полноты абсолюта увело бы в полный крах.
Человек достоин продвиженья, ему нужна перспектива.

Не расчленяй свой дар в поисках его природы, не разбирай - это смерть для обоих. Погрузись в него, плавай в нем, лови приближение к чуду. Ищи свою суть, ощущай, наслаждайся сплетеньем. Богу нужна отдача в твоем даре - наполняй Его этой отдачей.
Я верую в Любовь, творчество, себя.

Дар не терпит гордыни и пустопорожних измышлений. Но, кажется, хранит людей с чистыми глазами - "если око ваше чисто..." С избранников спрос больше. И расплата громче.
Но неужели, находя каждый день соприсутствие Духа, можно Хамить?
Пусть для многих признанье - посмертная участь лишь в силу того, что слава может вывернуть дорогу.

...Да нет, скорее, сон - это жизнь. Порой от вечера до утра мелькнет - быстро, пусто. Порой за полчаса до пробуждения - столько всего...

Не в предчувствиях дело, а в том, к чему себя подводишь всеми устремлениями жизни. Или неприсутствием последних.

Все настоящие желания сбываются непременно. Возможно, как подобия предчувствий. Или стимул для цели более важной, чем ставилась вначале.
Верим же мы в дурные предчувствия, пусть неясные. Но когда зло раскрывало все свои карты?
Наши внутренние просьбы тоже не всегда определенны.
Простор для вариантов бесконечен.

Ни на сколько не рвать свою жизнь - что важней? Сон до какого-то момента подсказывает и утешает. Потом просто глушит.
Важней начинать день с листа? Или в осязаемый момент приближения жизни и разрешения вчерашних проблем любить обновленное "я"?
Важней выстраивать себя или тереться о пустые разговоры, растворять в маете чужой воли и суетных дел, обмирая до мнимой свободы. Которую сглотнет усталость.
"...Ибо где сокровище ваше, там и сердце ваше будет..."
"Но Бог не больше ли сердца?" Но ты не больше ли дня?

Только три темы - любовь, зло, свобода. Творчество связывает все три как форма, смысл своего существования, суть, степень близости, взаиможизнь. В тебе, вокруг и в четырех. И - как тема в себе.
Все направлено, все механизмы освобождены, и, пожелавшим свободы, - примите. Воскрешение - бессмертие творящего начала, умерщвление в себе его - конец.

Инстинктивный поиск влюбленными темноты - слияние тех внутренних глубин, которые не разглядят никакие глаза, не услышат никакие уши.
Это - чудо. Как жизнь. Как талант.

Талант нельзя выпросить. Но его нужно хранить. Его можно отыскать. В конце концов, так часто способности раскрывает любовь, ставшая горечью, но и познаньем.

Можно лишь прикидывать - то так, то эдак. Однобокой судьбы просто нет. Есть возможные и всевозможные варианты. В зависимости от расторопности, прыгучести, текучести, гибкости из твоих поползновений складывается Судьба с Большой Буквы, в которой вовсе не обязательно цепляться за одно услышанное в себе призвание. Если, конечно, оно и не есть - Судьба.

Всю жизнь простоять на перроне: видеть смысл только в расставаниях. Искать разъединения во всем. Лишь раз, узнав момент почти что смерти, когда сердце именно рвалось - из горечи - наружу, вверх, и на этом вопле, предсмертном хрипе хотелось отворотить одиночество, выкрикнуть бессмертное, святое. Получилось. Но пробужденная сила, нелепое счастье оказались несказанны.

ИДЕАЛИСТИЧЕСКИЙ ДНЕВНИК
Теперь как маньяк, как профессиональный ловчий отслеживаю новую боль, конфликт, дискомфорт. С ума можно со мной сойти. А что, если все иначе? Если боль находит тебя, чтобы переиначить свою природу? Чтобы вернуться любовью. Зачем Ему ее, ну - боль, приумножать?
Подумай. Возможно все.

Совсем поздно. Но не будет клади иной, да и времени иного для клади не будет. Вечность моя, не прочувствовав даль, зарывается вглубь. И нетерпима к суете моя вечность. Не зная суеты, не верит в боль.
Как смеют омыться любовью живущие болью? И как возлюбить человека, забыв о свободе? И в чем возлюбить, как себя, если выберешь боль?
Не зная нищеты, не помнит жалость. Но ведь нет нищеты, если не с чем сравнить нищету.
И ждал не того Элогим от Иова. Не покорности, не рабства. Как будто так важно Создателю мира находить бесконечное подтверждение своему бытию. А если так важно, что Он, как не солнце в глазах, отражающих душу.
Не того, Иов, от тебя ждали, когда, сдирая зудящие струпья, когда, разлагаясь от боли, ты хрипел, продувая небесную твердь: "Своими ль глазами Его не увижу?!" Стада твои вымрут и дети покинут тебя, но в болезни и здравии, Иов, у тебя остаешься лишь ты.

А боль преходяща. Душа твоя, о триединстве наслышанная, - хорошо им, Богам, - неделима. Когда пугает одиночество - пора в пустыню. И во сне, и в рождении, и в смерти ты пребудешь с собой.
Твоя вневременная сердцевина.

А смерть... что прошлое, что я для себя во вчерашнем? Комета с хвостом, отраженье свое человек. Есть только сегодняшний день, и он превысит нам заботы.

Музыка, пластика, лицедейство, ирония, художество, раздумья - собрание слова?
Музыка в слове - поэзия. Лицедейство - слои природы, интуитивный поиск истины; художество - образность, яркость, цвета; пластика - его гибкость; ирония - свобода. Философия крепится в слове.

Проза, лишенная поэзии - пусть на уровне мысли, - нема.

Приобретенные религии как эликсир бессмертия? Религия - нравственный сгусток, философия добра. Ведь, поверив бессмертью, только безумный не станет сопоставлять его и собственную жизнь.
И все откровения - ах, я там был и видел тоннель - радость мыши, заприметившей сыр (в мышеловке?), - ура-ура, там тоже сыр и жизнь на Марсе! Все намного сильней, невероятней и доступней.

Все сбывается дважды? С Рождества - эра творения чистой материи образа и мысли.
Второе пришествие предварит человек, породив совершенное слово? Восьмой день творения наступит, когда сей мир постигнет совершенство Слова в подлинности его совершенства?
Слоятся слои ноосферы. Можно напиться и претворить...

Мы не можем себе представить ни вечность, ни бесконечность. А может, не в том представляем? Есть только сегодняшний день.

И что религии, озаренья, как не бесконечное формирование истины, последнего звена которой нет.

Есть перспектива...

Еще подобно Царство Небесное купцу, ищущему хороших жемчужин, который, найдя одну драгоценную жемчужину, пошел и продал все, что имел, и купил ее.
Евангелие от Матфея


Любовь - в нас, и суть любви - не преображение несчастья и зла, не в доказательствах отдачи. Ее свечение тепло и незаметно.
Как удары сердца. Как выдох и вдох.

От всех веков шедевры равнозначны.
В искусстве ищем вечности и совершенства, а не уродливости и смерти. Возможно, многозвучны монстры Босха, но что мне в них? Какую жуть способны рассказать, почать какое зло? Зачем?
Искусство на выкипающем масле конфликтов близко при связках проблем. Лишь выход за мнимую сиюминутность, лишь поиск истины - вне тленья.

Музыка Амадея, лики Рублева - нетленны. Давно не покушаясь на пристрастья, вливаются в тебя как Чья-то Жизнь... Та любовь, то счастье в чистой силе, потребные выше хлеба и больше крыши над головой.

Творчество - высшая вера в проявление воли человека. Гений - тот, кто слышит абсолют. Тот, кто беседует с ним. Дорога гения - талант. Воплощение таланта - твоя безмерность в отношенье к бытию. Великая сила выразительности в безбрежности эмоций.
"Не навреди!" - гербовый девиз художников и эскулапов.

Гений Шекспира - в чудесном слоге раскрыта схема человеческих метаний - их причин и следствий, многоличности, всего, что за словами.
Но только конфликтность выпустит душу - живопись, музыка способны просто "уводить".
К словам мы привязываем мир в нашем понимании. Поэзия через слова, как музыка Амадея, - вот высшее (но ведь "В начале было Слово... и Слово было Бог..."); прикосновение к тому слову, которое в перспективе, над смыслом - Слово - Сын Божий и главный нравственный посыл.

Есть миллион подсказок - сны, ощущения, тайная память, как прежнее знание. Чему не верим, от чего прячемся, во что смотрим? Мы выйдем абсолютно в те же двери, и так же будет горячо и неясно. До первого помысла, первого крика.

Сколько времени любезное Сердцу человечество тратит впустую, вооружившись на поиск авторства. К чему? Любое авторство - в Соавторстве, и се неизменно. Докопавшись до личности за откровеньем, поймем по-настоящему, глубже, историчней (истеричней)?..
Как будто гений не раскрывается во времени (а если не гений - к чему тогда поиск?) и для самого художника сделанное им всегда до конца очевидно, озерно закруглившись из биографического ручейка?
Море, оставленное на холсте, бумаге, в металле и камне, имеет сугубо отстраненное сближенье с любою внешней чередой. И даже дневник ничего не откроет, когда он хроника попыток и свиданий.

Некто, насладившись, расстаравшись, - улетел. Не исключено, что заслужив конечное перерожденье. И, кстати, в подобном контексте авторство может завлечь интерес: все мы некогда родились, получив, "по силам", некий дар, и, в тенденциях перерождений, совершенствуем или пренебрегаем.
Возможно, трансформируем: некогда - художник, ныне - лекарь. Еще возможней, приближаясь к совершенству, преобразуем его конечную ступень в порог иного дара: талантливый - талантлив, и во многом.

Гениальные сказки Андерсена имеют малое отношенье к нескладной оболочке великого человека, оболочке, задразненной датскими обывателями, оболочке, никогда не покидавшей пределы Стокгольма и пролетевшей, внутренне, весь мир, опускаясь в глубины вечности - странные, забавные, больные.
Главное путешествие совершается интуитивно, вне крыльев и колес. Чем поздней рождается творец и чем он глубже, тем больше сплетено в его шедеврах.
"Снежная королева" становится историей ложного познанья: осколок зеркала - зло, райский плод, помутивший око и рассудок, ледяная госпожа - вечность без любви, на которую мог польститься лишь несчастный, почти что смертельно ужаленный злом.

Бедняга Кай должен выложить из расколотых капелек льда слово "Вечность" и получить за то бессмертье и коньки - царапать лед в заснеженной могиле: вечность без любви - мертвое бессмертие.
Путешествие Герды - виток дороги за утраченным любимым. Любопытно: когда Ганс Христиан писал о похождениях предметов - он словно бы пишет о людях. Когда о людях - об ангелоподобных существах или тщащихся, когда и вне сознанья, достигнуть ангелоподобия и Духа.

Превыше накопленной мудрости - познание интуитивное, что всегда с тобой.

Жизнь в тебе, ты в ней. Когда внешние события отступают, когда летишь по внутренним следам... Полнота воображенья - смещенье жизни, богатой внешней чередой.

Господи, мы ставим одни и те же пьесы, размешивая одни и те же проблемы. Человечество упорно хочет хныкать и не желает по-настоящему задуматься над законом возможности изменений. Оно упорно цепляется за те же ремни, прикрепленные к тупику.
Долг, страдание... Любовь!!! Желание счастья, несопоставимого ни с нытьем, ни с ложным бессилием. Творчество, сжатость прорыва - без претензий: реальная ценность жизни, допускающей сколь хочешь превращений.
Ей, здесь мы не для унылого продолжения рода. Ты - центр мироздания, и ты его ребенок. Бог в тебе, ты в Боге.
Зернышко, рождающее хлеб. Рождающее все.

Твои желания - поиск и подсказка близких событий. Твои мечты - лесные ягоды. Но ягодами лес твой не исчерпан.

Есть мечта - иди к ней, лишь не отказывайся от всего, что может подарить тебе дорога. Нет узкой дороги для вечной мечты. Мечта примет и то и это, станет этим и тем. Нельзя предать свою мечту, проведав, что есть более твое.
В конечном итоге мечта твоя - контекст взросленья, мечта твоя - это... ты, цель - в тебе, а все остальное - для познания себя в мире и мира в себе, познания Бога, ясность любви.
Как прежде появилась сердцевина, лишь после - корни, ветки, цветы и плоды, так прежде в начале есть ты - а затем и цветы, и плоды.

Все найдено, все определено: закон отношения к чужим как к себе - единственный вечный двигатель. Так что ж мы как птицы, попавшие в лужу: скорее - выбраться, еще поскорее - забыть.
Кровь искупила и ветхозаветную, и приняла всю будущую кровь. Законы мироздания, законы человеческого бытия работают беспрестанно, и наказываем мы себя сами.
Нам дана невероятная свобода.
Если раньше, возможно, существовала некая беспрекословная воля - вроде бы плаща над каждой головой, то сейчас ты можешь угодить в любой фрагмент. Развязывались новые войны.
...От внутренней силы, творящего начала, принятия божества - простите за плоскодонность слов - зависит продвижение частицы.

Мы - тождество (торжество) накопленных микросхем поведения. Во всем, что было недостойным, они корежат нашу перспективу. Боясь и маясь отражать свои удары, все время к ним ползем:
подозревая, вызревая, нагнетая, отслеживая зло во всех других. Пусть к нам не возвращалось
ничего...
Лабиринт зеркал собственной паранойи.
Болезни - результат расшатанной психики. Зло, не излеченное добром, - не излеченная перспектива.

Истерия превращается в гибель. Один портрет улики может накрыть тебя с головой.
В рассказе Эдгара По по приходу полиции и ходу обыска убийца колотит палкой по стене, где спрятан труп. Хотя его никто и не просит.

Гангрена лжи мнимой невиновности.
Продолжает крутиться инерция внутреннего спасения - меня хранят и любят все равно (вне зависимости от степени религиозности). Хотя закон сохранности для тебя без раскаяния не работает. Но - Спаси, во что бы то ни стало!
Клубок: ты сам не рассчитываешь силу своего удара. По месту, где труп, бьешь невольно сильней - в такт участившемуся пульсу и полному доказательству своей невиновности: меж безумием и безрассудством. Стена летит на части.

Иногда человек уверен, что "все просто в полном порядке". Нацизм: железный шаг, грубые (нежно сказано) руки, ты даже настроен на некие гранты. Ты теплый труп.
Выбор жестокости "во что бы то ни стало", плоскость до клинка существованья - отказ от жизни, от своей размягченной сердцевины, способной к поиску и биллиону эмоций.
Лишь наказание живет.

Каннибализм - извращенная форма поедания животных. Есть священные быки, трогать которых нельзя. Смещение приоритетов. Восприятие своей разумности как вписанность в программу природы, ее неотъемлемая часть, а все остальное - равное мясо.
Но, вот что, - без ножа и вилки - как только во взгляде пренебреженье, а в голосе - правящий залп.
Только Мудрость может быть поводырем.
А вся эта система начальников и подчиненных, все эти маленькие люди и их лелеемые шинели... Наросты на теле божественной красоты. Во всех социальных проявлениях мир всегда уходит не туда.
Как только появляется социальная значимость, тяга к нетленной значимости куда-то исчезает.
Цивилизация бежит к природе. Мир придет туда, откуда вышел. Отказ от долго черченных границ, общая монета - начало конца, который подлинное начало.

Борьба за расу при вере в единого предка?

Можно не знать имени Бога, не чтить ни Христа, ни Аллаха, ни Будду, ни Яхве. Можно чтить камни.
Прежде Бог создал природу и, растворив гармонию, мудрость и светоч образа своего, отдал во владенье человека.
Природа - теченье начальных гармоний. Так что же нужно кроме голоса счастья в себе? Все пепел и прах - что мое, что нетленно? Разве нужен какой-то ответ?
Разве, заглянув в безумие смерти, когда лжеутешения отхлынут, разве нужен какой-то ответ кроме света, кроме знака, который обязательно дается, кроме звезд, днем не видных, как хрусталь или лед под холодной водой, но не значит, что звезд уже нет...

Бог есть любовь, бог есть природа - что мы ищем кроме любви и что нас держит кроме природы на этой земле?
Никогда путь зла не был самодостаточно плодотворен. Им, скорей, побуждалось добро.

Жизнь и поэзия по разные стороны? А что есть жизнь без поэзии? Чувственность, еда, жилье, куча красивого хлама. Завтра все рухнет - что тебя утешит и поднимет: упрямство, вера, одержимость - но во что?
В непрочную материальность мира?

Ни цента разницы: тупая аморфность создает несчастных индивидуально, активная аморфность - действовать не значит осмыслять - влечет всеобщую беду.
Не поминать имя Всевышнего всуе? А может, не превращать его в метлу, без конца метущую наш мусор, в санитара гниющего леса? Может, пора отбросить всю пакость. И поняв в себе, и помножив и выплеснув вокруг, существовать в главном образе и череде подобий?

Зло требует нового зла. Но если зло - смерть, то что победитель получит в конце? Какие развалины, заглянет в какие глаза? Победа конечна в свободном признании права. Кровь порождает кровь, опухоль страха стучится в свое отраженье.
Зло в низине хамства ждет потоп.
Если суть смерти - зло, потому что всегда на доступном плане - одиночество, болезни, ужас, разложение, суть жизни - милость. Вне отчаянья, боли, полыни. И жизнь самодостаточна в этом. И в этом одна из ее вечностей.
А зло бессильно без любви.
(Заметьте, как в сказках хохочут злодеи. Это - истерика.)

Он создал структуру мира, мы ее очеловечиваем, одухотворяясь при этом.

Когда и кажется, что лишен ты талантов, прислушайся к миру вокруг. Иосиф был плотником.
Бездарных нет. Есть ленивые и глухие.

Нищие духом - движимые любовью, красотой, ушедшие от неверного познания, приумножающего страдание. Потому что в конце вернемся откуда ушли, потому что нет истины иной и мир - храм.

Не хотелось бы верить, что все, что человечество вынесло из Палестины, - необходимость приносить праведника в жертву.

Я видела, как информация искажает пространство: очередь, ночной магазин... воздух становится мутным, все лишнее сыплется жухлой трухой... информация шла ко мне, и существо, стоявшее в очереди и которое я ощущала собой, надело слишком сильные очки. Но для меня через них обозначилась ясность.
Представлю, какие завихренья сотрясали Палестину, как колотило расщепленный воздух...

Пассивное, вялое зло - склока незнакомцев. Когда на меня беспричинно поднимают хвост - пусть их. Случайная грубость случайного человека направлена на прежние обиды.
Не отвечу, не приумножу своими химерами нелепость зла: зло в жизни как таковой - нелепость, и можно лишь задохнуться от злобы.
Другое дело, когда безличностное зло направлено на истребленье.

"По одежке встречают, по уму провожают" - дикари, значит. По глазам надо встречать. И глазами почаще встречаться. Пока я жива - не найду нищеты...

И не важно, на дне ли могилы, на дне колыбели заснешь ты - очнешься на дне колыбели...

Смерть - вечная, до разгильдяйства, свобода. Меня не станет - под кого подстраиваться... Кроме? Нет власти иной кроме той, что в себе, кроме той, что над всеми. Владение глубинами своей души - вот подлинное владенье. Над захватами, скорбью, вишневым блужданием плоти. Когда б не захлестнул эгоцентризм...
...Пусты суждения о том, что для служения друг другу необходимы кнут и пряник. Люди сходят с ума в камерах-одиночках. Без отдачи невозможно ничего. Важна циркуляция. Поэтому пересечения людей естественны, а любовь, исходящая от тебя, тебе же приносит Мир и любовь. Альтруистический эгоизм.

Иди, куда тебя не приглашают. Где ждут.
Безымянность деланья добра так же верна, как и духовный поиск про себя.
(Фея тем и хороша, что, одарив, не пристанет с хожденьем "на чай". А Дед Мороз не вернется требовать натурой.)

Искусство - порождение конфликта, конфликт - порождение зла? Да не слукавлю. Зазор меж лучшим и превосходным реальней и дает чудеснейшие всходы. Как совершенству нет предела.

ИДЕАЛИСТИЧЕСКИЙ ДНЕВНИК

"Это все размышления, - скажет некто, почесавши пяткой ухо. - Жизнь - о другом". О чем?

Социум диктует каждой эпохе. Или она ему.
Но чем ты лучше в этом попугая, талдыча под черным платком. Неинтересны надутые лица с окаменевшим чувством собственной значимости.
Лики интересней.

Что даст по-настоящему важного виртуальное пространство? Наделяя каплей воли выдуманных существ, мы подойдем к уродливому ощущению заранее расписанной игры, в которой более сильный и первый диктует и наблюдает за исполнением своих правил (вот-вот...).
Что еще - чувственные ощущения? Сброс адреналина? Что?

Но есть и надмирное. Любовь неизобразима, Бог неизобразим.
Настоящие творцы - мудрые, светлые дети. И что им в мире неразумных взрослых?

Желание Христа оставить втайне свою природу, ко всем другим причинам: не должно вам знать, кто Я, но сын плотника может ходить по воде, множить хлеба и лечить прокаженных. Безумная вера в человечество. Что ж нас надо тыкать носом в фаворский свет, как пальцем в израненные ребра? Да не ты ли можешь все, будь у тебя хоть крупица веры в себя, кому доверена земля и в кого глядит она, как в вечность. И ты для нее - осознанье.

Не к чему придраться. Когда кричишь о себе слишком громко - можно голос потерять. "Кто хочет из вас быть первым, пусть будет последним". "Кто хочет быть господином, пусть служит". Всем и себе. Вне эго.

Заповедь о невозможности развода - не предай любимого. Жизнь - воплощение любви. Мы в ней, она в нас.
Ни к чему обретать семью для положения и простого продолжения родов. Ищи и бери только то, чему должно быть с тобой. Не говоря пустых слов - "от слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься", не подменяя страх одиночества любовью.
Ведь если вдвоем и едины, то как от себя отказаться? Двое любящих - плод, как рассечь его?

Правда всей жизни (не ханжество, не аскетизм): любовь не просит прежде плоти.
"Если око твое соблазняет тебя - вырви его". Или, после, проверь свою кровь.
И "соблазн" переводится - "ложь". И поиск себя в любом из миров не через череду партнеров.

"Возлюби ближнего как самого себя".
"Ибо Бог заповедал: почитай отца и мать; и: злословящий отца или мать смертью да умрет..."
"...Кто не возненавидел отца своего и мать свою, как Я, не может быть Моим <учеником>, и тот, кто <не> возлюбил своего <отца и> свою мать, как Я, не может быть моим <учеником>. Ибо моя мать... но поистине она дала мне жизнь".
"Никого не называй отцом - нет у тебя отца иного кроме Отца Небесного".
Ситуация: Иосиф и Мария - начаток общих изменений. Мы были твореньем. Мы - дети.
Как "Отец имеет силу в Самом Себе, так и Сыну дал силу в Самом Себе".
Идея разделения родственников крови: духовная близость может (и подменяет) кровную. Небесная эволюция ускоряет эволюцию земную, и отступление физического перед духовным, внешнего перед внутренним при невероятности, фантастичности возможностей, которые несет в себе восьмой день.

Кровное родство пролито иной кровью. Иная близость держит людей. Вольный поиск, выбор себя и близких по системе ценностей, чувству и духу. Ощущение себя во всех, а всех в себе. За дверями остаются мать и братья, потому что нет дверей. И любить всех, как мать и братьев, что их не умаляет.
В вопросах веры невозможно обмануть, поскольку помыслы - а вера в них на главном месте - куда материальней, чем слова.
Возможность подлинной близости с родственниками по крови существует лишь когда воспримешь их как ближних незнакомцев - как есть.

"Не бывает пророка без чести, кроме как в отечестве своем и у сродников и в доме своем".
А пророк без веры и чести - бессилен. Даже если отец его - Небесный. И не мог там совершить чудес многих по неверию их.

Тайная природа Христа: не важно, кто мой отец, важно, что сам я могу. "Вы судите по плоти; Я же никого не сужу".

"...Верующий в Меня, дела, которые сотворю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит".
Вся жизнь - свет нетленный, знание, любовь. И смерть - как любовь. Как бы смерть...

Верно выбранная дорога не содержит жертвы, она - дорога равновесья. Но дисгармония - вот истинная жертва.

Зачем мне плакать над потерей, вернее бережно владеть...

Цель достигнуть невозможно...

...Листья, ветвленья, цветы - в начале была сердцевина...

Райский сад меж Тигром и Евфратом давно истончен до образа....
Или шагнул в пятое измерение, и остался в нем лишь всеблагий садовник. Не ведая о вечном блаженстве, скорее представляя в теплой скуке - произошло расширение внутреннего пространства - этакая сублимация близости к абсолюту?..

Бог. Полубог. Человек: зеркало Божьего самопознанья.

...Но если подлинное знание - возврата, то остается гадать не о загадке жизни, о загадке смерти. Точнее - бессмертья.

Зернышко: дыханье божье, светоч совершенства, вечный искус, мое творящее начало.


Тора - вселенский охват. Тора - кошмарский сценарий.
Мы сверяем жизнь по предчувствиям, чтоб, в разгаре событий, предчувствия прежние вспомнить. Тора - картина предчувствий.

Кто беспощаден в переводах откровенья? Знание приходит ко времени и человеку: отдать его, как реку, не могли, отдали взглядом на реку?
Вода сгустилась до крови.

Предобразы Торы выявляют главный образ. Его природа - тайна и сомненье, но только так мог человек подняться в силе.
Хранители Знания ко времени станут живым воплощеньем плачущих, кротких, гонимых - живым исполненьем Завета? В период опыленья эллинизмом, им только предстояло.
Тора - образы, сместившиеся в слепке тридцати трех лет новой эры.

Моление о чаше было общим молением еврейского народа. И крик: "Они не ведают, что творят!" - посыл во временную перспективу. Невозможно объяснить через здравие смысла эту алчность, тупость, неблагодарность. Всеобщее ослепление.
Жертва состоялась, а великая жертва - бессрочна. Как любой из великих посылов. Энергетика короткого, но мощнейшего в истории пути не могла завершиться в три дня и три ночи. Избранный народ становится примером кротких, блаженных, гонимых.
И талантливых.

Часть остального - ужасы мифа для неподготовленного сознанья?
Десятая египетская казнь и все такое. Но главное - пропасть замысла в начале сотворенья - о примирении Себя и земли через кровь Сына. Обязательность этой крови - куда задолго до появления людей с их съеденной претензией на богоравность.
Потому что путь во времени - окольный? Или потому, что, наделив человека образом и волей, и желанием самому во всем разобраться, и сомнением во всем, Он знал, что если кровь течет, то кровь прольется, а кровь лишь кровью сможет утолиться. А в итоге - любовью.

Распятие - звон часов на Всевышнем престоле, высшая сила любви, высший гений, призвавший высшее злодейство - падение на гвозди исцеленных. Одержимость любви, несостоятельность зла в любом из его проявлений.
Тора не нужна была Земле, став утешением гонимого народа в дни избранья.
Остальному миру - Евангелие.



Ни слова ни о каком внутреннем разнообразии дорог.

Во всей ветхозаветной череде земледельцев, царей, благочестивых дев, все время порождающих друг друга и то угождающих Господу, то получающих от него синяки, нет упоминания главного - творческого начала вне восхваления Яхве. Ни музыкантов, ни художников, ни - за исключением Песни Песней царя Соломона - поэтов. Лишь вечно раскаянные ревнители Имени, которое не всуе поминать.
И пусть было не так. Но переписчикам Торы, ее переводчикам-толкователям решительно угодней религиозные обыватели. То, как это ни странно, плотское продвижение по ступеням истории в единой потребности: выслушивать бесконечные наставления Создателя, любить его что есть сил, получая в награду за то овец, жен, царства и вечный покой.

Творчество связано с душевным дискомфортом. Творчество - это призрак распятия: на мысли, вдохновении.

"Я не от сего мира".
"И я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек, Духа истины, Которого мир не может принять, потому что не видит Его и не знает Его; а вы знаете Его, ибо Он с вами пребывает и в вас будет".
"Просите у Господа, и он даст вам Духа".
О ком по сей день говорят "не от мира сего" и что есть одухотворенность, вдохновенье?

Не их вина - они одержимы.
Не должники физических усилий, художники - птицы божии лишены выбора дороги. Она их выбирает, наполняет звуком, чувством, ритмом - не важно, в чем, - чтоб искали способ воплощения неземных даров в мире за границей первородно-цветущей земли меж Евфратом и Тигром.
Так кто они?

В Новом Завете самая жгучая тема и знак - распятие, ставшее сутью, атрибутом, точкой оттолкновения множества произведений и, как таковых, искусств.
Страдание, беззащитность - только так может совершиться что-то стоящее? Муки творчества - страдание и беззащитность.
Распятие - состояние полной незащищенности, еще не полет, но уже отрыв, прорыв духа через пришпиленное к земле тело.
Распятие с раскрытыми руками-крыльями, истекающими кровью: вот он, творческий полет по реальному счету?

Колебания, вызванные или вызывающие - точно не помню - свет, имеют определенную звуковую тональность. Не светиться - все равно что молчать.
Забираясь в образную красивость, творчество - единственный способ прикоснуться к музыке света. Пускай через болезненный прорыв.
Редко много общего у слишком одаренных детей с их родителями.
А на детях гениальных предков природа успевает отдохнуть.
Возможно, у Сына Человеческого сестер и братьев по бесплотной крови намного больше, чем прилично утверждать.

Если бы не было Вавилонской башни, не было бы и роскоши многоязычья.
А если бы не было грехопадения и первого конфликта, то не было бы искусства, основа которого - конфликт?

Религии представляются удивительным деревом с единым корнем, растущим, быть может, вниз головой. Неизвестно, Что явит себя за чертой. Начнется другая игра - Бог весть какая?
А здесь, на земле, плетемся в своих паутинах.

Неважно, какой за гардинами строй, - честных пахарей и жен, забывших, что рай изначально был на земле, всегда больше.
Моцарта похоронили в общей могиле: это - образ жизни?


Я верю в силу духа, силу творческого начала, в свободу при чистоте помыслов.
Злодейство и гений никак не совместны. Искусство - если и на крови, то лишь своей, стихи могут расти из сора, но вокруг.
Дар не льется на землю через загаженный сосуд. Гений - это все-таки на все времена. Грязь на все времена - но зачем временам это нужно? У них своей грязи хватает.
Хотя уж лучше бы Адольф Г. был менее бездарным живописцем.
И иже с ним.

...Он не дал Петру выхватить меч, пожелав своей доли. За что винить Искариота, - кто выполнил свой тяжкий долг. И кровава была его ноша.
Имя Мессии благословенно в веках. Имя Иуды...
Народ иудейский - свита, сыгравшая жертвенного короля. Их распятие длится и длится.

Творчество - подобие молитвы. А молишься всех горячей, когда насущная беда, и просишь оберечь себя и близких. С Момента враждебность всегда за плечами. "...Кровь Его на нас и на детях наших..."

Не потому ли род еврейский так талантлив?

Путь страданий - путь отказа от унылого однообразия, прорыв к мысли, к грозам в себе в разрешении вопросов и внутренних конфликтов, прорыв от благообразия к сомнению и силе?
Приход Сына Божьего, Сына Человеческого, Сына Времени, сказавший о безграничном потенциале и духовной свободе, о связи через них с высшей силой - назовем ее как угодно, о запасах милости и мудрости в накопленном материале мысли, о великом прорыве.

Кончилась эра пахарей, началась эра птиц.

ИДЕАЛИСТИЧЕСКИЙ ДНЕВНИК
Герой
Вариант

Дайте мне точку опоры...
Дайте мне героя.

Убережен от маски.
Человек, изменчивый бесконечно.
Не протестующий визуально: протест - тот же статус, а статус смешает со всем остальным.
Абсолютная закрытость - но!
Отшельник на гребне популярности и славы.
Причем совершенно заслуженной, вне конъюнктуры.
Бывает ли так?
Человек без отраженья - единственного, что может навредить, как сбежавшая некогда тень. Живущий вне представлений о себе.

Возможно - актер, говорящий о себе посредством масок, - легкий карнавал.
Главное - внимание приковано к ним, между тем как он остается собой, без зазора меж душой и настоящей страшной маской, которая в любой момент может прирасти, как в страшной сказке, шкурой убиенного козла.

Когда человек открывает в себе бесценность быть собой, не оказавшись грязью на вокзале, такая самодостаточность дает возможность не протестовать, общаясь с окружающим иначе...

Самым интересным становится душа.

...Светильник тела есть око; итак, если око твое будет чисто, то и все тело твое будет светло; а если оно будет худо, то и все тело твое будет темно. Итак, смотри: свет, который в тебе, не есть ли тьма? Если же тело твое все светло и не имеет ни одной темной части, то будет светло все так, как бы светильник освещал тебя сиянием...

Евангелие от Луки

Мера свободы - иллюзии в рабстве.
Только с ощущением самоценности единицы - человека возможны духовные рост и подъем. Да и кто мог сказать, что "иное мне важно". Все поверхностное, все тяжбы - "отдай и верхнюю одежду", - весь внешний бархат только отвлекут.
Каменное ощущение своей значимости губит продвижение в пространстве. Просите: получите Духа. Остальное примите попутно.

...Внешние признаки власти, эликсир ли бессмертья заполнят бездушную скуку? Царствие божие в тебе: духовное напряжение за пределом усилий; творчество; покаяние для принятия Слова - душевное исцеленье; исцеление болезней как телесная мощь; нет судьбы, ты сам выбираешь дорогу; интересно лишь то, что с тобой происходит сейчас; что испросишь ты, то и получишь.
И - какой мир изберешь - в том пребудешь.

...Вы можете сделать и больше, чем Я, если будете делать. В Бога богатеть. Вот он, Бог, пришел и говорил - вы можете все, вы во всем совершенны. Поймите правильно и возлюбите. Любить ближних - любовь как высшая духовность. Но только в этом есть рождение от Бога, и только так ты с Ним един.
"Будем любить Его, потому что Он прежде возлюбил нас. Кто говорит: "я люблю Бога", а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?"
"Любить ближнего как самого себя есть больше всех всесожжений и жертв".



"...Они молчали; потому что дорогою рассуждали между собою, кто больше. И, сев, призвал двенадцать и сказал им: кто хочет быть первым, будь из вас последним и всем слугою. И, взяв дитя, поставил его посреди них и, обняв его, сказал им: кто примет одно из таких детей во имя Мое, тот принимает Меня; а кто Меня принимает, то не Меня принимает, но пославшего Меня".

Младенчество в принятии. Зановорождение. Путь возврата к чистоте сознания. Примите как дети, без ложных сомнений (зажмурив бегущую к смерти дорогу)...
Любовь - примирение эго. Путь одиночества (вне косных, ревнивых, испуганно-любящих связей родства) - раскрытие духовного пространства. До беспредела.
А самобичеванье, аскетизм? К чему тогда Христовы исцеленья? Чтоб стать не твореньем, но чадом - для человека закруглился длинный путь.

Путь к самоценности, самооценке.

...Исходящее из человека оскверняет человека. Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы...

Евангелие от Марка

...Если кто не родится от воды и Духа, не может войти в царствие Божие. Рожденное от плоти есть плоть. Рожденное от Духа есть дух... должно вам родиться свыше.

Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа.

Бог есть дух...

Евангелие от Иоанна

"Добро" - от слова "доба" - время. Добро - все сделанное вовремя и кстати.
Человек был сотворен по образу и подобию. И все, что в нем воплощено, должно обдуматься, развиться, принести плоды свои во времени...
В одном из значений Христос переводится - "Время". И все, что он, Сын Человеческий, творит, - в подошедшем времени полного раскрытия сил человека: "Лице земли и неба распознавать умеете, как же времени сего не узнаете?"
"...Истинно, истинно говорю вам: верующий в Меня, в дела, которые сотворю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит..."

Небесная эволюция - Единство Отца, Сына и Духа; первоначально - лишь воля Отца для
неподготовленного человечества; затем развоплощение ипостаси - Сыну дана власть в себе самом. И мы не рабы, не творенья, но дети. И все рожденное от Духа есть дух (то есть Бог?). Вдохновенье, одухотворенность.
"Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный...": по завершенью земного служения Сына к людям спускается Дух Истины - Утешитель.

Дерево познания добра и зла: искусив плод от него, на человека сваливается ответственность, что есть богоравность.

Фрагменты книги «Идеалистический дневник» 2000 Екатеринбург.