АРИТМИЯ

ПОЭМА

– Почему так темно?
– Потому что тебя ещё нет.
– Как же нет, если мне темно…
– Оттого, что тебя никто не видит.
– Так дайте мне имя.
– Бери. Только запомнить легче, чем разглядеть.
Представляешь ушедшие эпохи, как разные по температуре слои воды в невероятном аквариуме, и плаваешь, ощущая лишь тепло и запах начала двадцатого столетия... Люди жестоки и ранимы, сдержанны и экзальтированны... Вот-вот собьется ртуть привычного мира, и подступит великий туман...
Кто опрокинул часы?
Кто выпустил наше время?
Мы никак не можем
С ним совпасть…
Реинкарнация души,
Перерождение столетий.
Уносит мячики река.
За ними, глупые, спешим,
Как заигравшиеся дети,
Старея в тщетных попыхах…
Нельзя войти в одно течение дважды, но, проводив все смытое водой, все слитое, разбавленное ею, по сути, что для нас и сочиняет великую иллюзию реки, мы помним, где обжег бегущий холод, течение стало теплым молоком, где под ногами ил, коряги, галька и ждет раскрытый рот водоворота.
А под рекой – еще одна река, без отражений, грязи, без иллюзий. О ней мы знаем лишь по родникам.
Детство выклевывает старости
Благородные седины.
Нам остается только стараться
Верить, что Бог – триединый.
Камни горы Елеонской,
Блаженная мать
Гефсиманского сада, –
Такими же били блудниц,
И такие же были отрадой
Детей, убивающих птиц.
Камень – бессмыслен.
Бессмысленно все,
Что питает бездушное тело, –
Духом творимы смыслы, слова...
Слова сотни лет
Прозябают без дела...
Раньше, покорная слову,
Стелилась трава;
Раньше, покорная вере,
Вода каменела.
Течек сосновых округлые хлопья
Зальет океан;
Мы подрастем, поглупеем
И горло друг другу порежем
За раздробленного Бога,
Презренный металл,
Женщин, во все времена
Одинаково нежных
С теми, кто нож из кармана
Быстрее достал.
Мы преуспели в борьбе
За престолы и стулья,
Как преуспели в болезнях,
Отравах, судах.
Каждому – свой монастырь,
Но копается страх
Червем в гниющем зерне
Под эмалью сосуда.
Стада, колонии, обществ
Сиамская близость.
Развоплощенье страшней
Заедающей скуки?
Кровосмешенье грешней
Развороченных душ?
В бане высоких теорий
Вонючая низость,
С дела вернувшись,
Царапает ржавые руки...
Нам высота не заложит
Мохнатые уши.
Щеки надув, ты не вычернишь
Вечное детство –
Детство твое деградирует
Только в морщины.
Изобретать колесо –
Неземное блаженство
Для дикаря, обезьяны,
Сизифа, Адама,
Воина, пахаря,
Смерти с руками мужчины.
В театре картонном,
Оклеенном пестрой рекламой,
В венах, похожих на марлю,
В заживших просветах
Гонит наркотик
Иллюзию кайфа из клеток...
Рано ли, поздно ли, армия
Бравых скелетов
Нас наконец-то засыплет
Своими камнями.
Все, что останется, –
Летопись детских секретов,
Судеб и лиц,
Похороненных под именами.
Нет никого домовитей
Войны-самозванки:
Юркие пчелы –
Над сотами
Трудятся пули,
Меда гречишного слаще
Взойдет виноградник.
Мерным жужжанием
Тесно заполнятся ульи.
Нет ничего целомудренней
Смерти-весталки.
Ноев ковчег не растянет
Слезливая жалость.
Можно, конечно,
Построить… “Титаник” –
Но смысл?
Это ж не жарить блины,
Неудавшийся опыт
Псом шелудивым вернется.
…Я лучше останусь.
Мир – обезьянник,
Какой там театр – контора,
Где раздают одеяла,
Табак и бананы.
Крысы под креслом
Поджавшего ноги суфлера,
В рупор орущего что-то там
На иностранном.
В обществе злых дураков
Очень мало пространства,
В обществе добрых глупцов
Очень много иллюзий.
Сыпятся клубни грехов
На задернутый кузов
Века щемящей усталости
Непостоянства...